Через полчаса хмурая тетка лет сорока пяти, Лена, как она представилась мне, уже доставала из погреба соленые грузди и жарила картошку. Впрочем, после того как я уверил ее, что заплачу даже больше, чем она запросила, подобрела и с охотой трещала на любые темы. И про соседей-алкашей – воруют все, что плохо лежит, даже ее последней тощей курице недавно шею свернули, а она хотела птичку на Новый год пожарить. И о муже Николае, что работает в Кургане и домой-то приезжает только на выходные, в общаге ютится с остальными строителями, и о дочери, уж не помню, как там ее зовут, которая учится в Кургане на какого-то престижного мирового экономиста. Я только блаженно жмурился и кивал, прихлебывая чай в ожидании ужина, жалко, молока у тетки не было, но обещала поутру послать за ним к какой-то Никитичне, единственной владелице трех коров.
Я потихоньку наводил Лену на разговор о Никифорове, колдуне-молчуне-отшельнике. Как назло, Елена словно избегала этой темы – только я завел речь, не страшно ли им в этой глухомани жить, не случается ли чего, она сразу отвела взгляд, засуетилась, мол, поздно уже, а у нее завтра тяжелый день, картошку надо в подвале перебирать, а то год нынче сырой был, как бы вся не сгнила, не дай бог...
Я нарочито зевнул и небрежно спросил, куда ломиться, если среди ночи приспичит посетить туалет. Как я и думал, основной «зал заседаний» оказался на улице, в дальней части огорода. Клятвенно пообещав после справления нужды обязательно закрыть за собой дверь в дом на оба запора, я с богом отпустил хозяйку в их с мужем покои и даже пожелал на сон грядущий спокойной ночи. Повозился еще для виду в отведенной мне комнате, судя по всему, бывшей детской, просмотрел записи, сделанные перед поездкой, где по памяти коротко отметил давешние «видения-откровения», ну и, со слов тещи, черкнул сведения о колдуне.
Затем вооружился фонариком, фотоаппаратом и на всякий пожарный газовым баллончиком. Положим, против нечисти он не шибко актуален, даже от оборотня не спасет. Но вот слишком ретивую и злобную собаку, а таковые очень часто водятся именно в подобных нищенских деревнях, вполне способен утихомирить. Подготовился я таким образом к ночной вылазке и стал ждать, пока заснет хозяйка Лена. Ну и конечно, немудрено после такого денька, сам задремал...
И снился мне сон. Снова тот самый сон, который и пригнал меня сюда, в эту глухомань.
Будто стою я возле указателя с надписью: «Потеряево – 13 км, Никифорово – 13 км». Кругом равнина огромная-преогромная. Вижу невдалеке светлокосую девочку лет двенадцати. Стоит она посреди поля, в ситцевом сарафанчике, да не просто так стоит, а неподвижно, раскинув руки вроде пугала. И не поймешь, то ли напугал ее кто, то ли высматривает что-то, а может, и вовсе молится. Воздух вокруг напряженный, густой, дрожащий. И вдруг из рук девочки вырываются молнии и мечутся, образуя огромную электрическую паутину. Ширится это искрящееся облако, захватывает рощицу, что виднеется неподалеку, пробегает по верхушкам вековых берез и лип. Те гнутся, трещат и раскалываются пополам.
Я в ужасе застываю, потому что вижу, как девочка улыбается, смыкает ладони и, перед тем как самой расколоться пополам, швыряет в меня бело-синий пронзительный сгусток...
Проснулся я в холодном поту. На улице грохотало, сверкало, лилось, билось о ставни. Да это же... дождь! Гроза, настоящий ливень! Бог мой, как хорошо, что мне просто приснился сон, что на улице обычная летняя гроза... и слава богу, и вовремя, а то от жары дышать нечем...
Погодите. Какая обычная летняя гроза? Декабрь на дворе! Я приехал сюда в середине декабря, зимой, стоит только вспомнить заснеженную дорогу и матрас, превращающийся в сугроб. Но вот же ветер распахнул окно, в комнату залетел вихрь, свежий, ночной, остро пахнущий сбитой оземь черемухой в цвету. Нашарив свои ботинки, наспех накинул свитер, штаны надевать не стал – все равно промокнут, если там и впрямь дождь. И, не успев как следует подумать, выскочил из дома на улицу.