Он снова двинулся к комнате Дуайта, но в этот момент открылась дверь комнаты Лесли, и она вышла в холл. Ее рыжие волосы в мягком беспорядке спадали на плечи, перехваченное в талии кружевное шелковое платье приоткрывало полную грудь, янтарные глаза были широко открыты и тревожны. Двумя руками она держала высокий медный подсвечник, который я видела раньше возле камина в ее комнате, и пламя его свечи плясало и колыхалось от сквозняков в холле.
— Что такое?! — вскрикнула она. — Что произошло? На мгновение взор мужа остановился на ее трепещущей красоте, но, как мне показалось, с холодным осуждением.
— Ваш сын находится в комнате Дуайта, — резко произнес он.
Лесли бросила взгляд туда, откуда доносились удручающие рыдания, и снова перевела его на лицо мужа.
— Но ведь это ужасно! Его нужно сейчас же вывести оттуда! — Она поставила огромный подсвечник на столик в холле и вскинула руки, словно умоляя мужа.
— Так пойдите и утешьте его, — с вызовом ответил Брэндан Рейд. — Пойдите и уведите его.
Она сжалась от резкого тона, и я увидела слезы в ее глазах, взгляд, обращенный к нему, как будто она просила его о чем-то, не произнося при этом ни единого слова.
Он взглянул в побелевшее лицо, поднятое к его лицу с таким умоляющим выражением, и насмешливая улыбка тронула его губы.
— Вы всегда так прекрасны, — проговорил он. — Не бывает такого беспорядка в одежде, который бы не шел вам, моя Дорогая. Дуайт был счастливым человеком.
Что значили эти слова для нее, я не поняла, но она резко повернулась и поспешно скрылась в своей комнате, не взяв даже свечу, которая, оплывая, еще более усиливала мятущиеся тени. Рыдания Джереми, доносившиеся из-за дверей, стали стихать, хотя все еще сотрясали маленькое тельце. Его дядя, не тратя на меня ни секунды, пошагал к двери и вошел в комнату. По крайней мере, его гнев поутих после встречи с Лесли, и тон его голоса стал более мягким.
— Послушай, Джереми, — сказал он. — Я решил наконец, как наказать тебя. Сядь и прими это, как солдат.
К моему удивлению, Джереми еще раз всхлипнул, проглатывая рыдания, и, поднявшись, с опухшим и залитым слезами лицом, сел на кровати. Брэндан Рейд вынул большой белый носовой платок из нагрудного кармана своего халата и протянул его мальчику. Он подождал, пока Джереми вытрет лицо и высморкается. Затем заговорил с видом судьи, выносящего приговор:
— Из-за того, что ты своевольно нарушил мой запрет и убежал сегодня днем, причинив этим огромное огорчение мисс Кинкейд и беспокойство мне, я решил не разрешить тебе посещение дневного спектакля, на который у меня уже имеются билеты.
Джереми, конечно, знал о готовящемся выходе в театр, но ни разу ничем не проявил своего интереса. А теперь я увидела, как расширились его глаза и задрожали губы.
— Да, сэр, — сказал он, с трудом проглатывая слезы, и я поняла, до какой степени он разочарован.
Дядя холодно пожелал ему спокойной ночи и вышел из комнаты. Ему удалось разделаться с мальчиком, но не со мной! Я выбежала в холл вслед за ним.
— Как вы можете быть таким жестоким?! — воскликнула я, забыв, что меня в этом доме вряд ли считали чем-то большим, чем простая служанка. — Ваше наказание слишком сурово. И оно несправедливо. Ему необходимо это развлечение. И я не позволю, чтобы его лишили выхода в театр.
Он посмотрел на меня нетерпеливо и неприязненно, и холод его серых глаз сразу обескуражил меня. Ясно было, что он недолюбливал назойливых женщин.
— Поступайте, как хотите, — холодно сказал он, — но уведите мальчика обратно в его комнату.
Отвернувшись от меня, он увидел огромный подсвечник и показал мне на него. Его жест был так непосредственен, будто между нами и не было никакой стычки.
— Моя жена забыла здесь свое любимое освещение, — проговорил он, взял в руки огромный, украшенный орнаментом подсвечник и высоко поднял его, невесело улыбаясь. — Нет ничего удивительного, если когда-нибудь, в дни Оттоманской империи, он украшал сераль. С вашего разрешения, мисс Кинкейд, я отнесу его туда, где ему место.
И он понес его к двери комнаты Лесли. Краешком глаза я увидела, что дверь тут же открылась, как если бы Лесли все это время стояла за ней и подсматривала в щелочку.
Меня не интересовали ни подсвечники, ни серали, ни сами Рейды, и я тут же вернулась к Джереми. Он все еще сидел на кровати, а пальцы его сжимали большой белый платок дяди.
— Пойдем, — сказала я и мягко протянула к нему руку.
Он позволил взять себя за ручку, как совсем маленького ребенка и послушно пошел со мной. Я уложила Джереми в постель, подоткнув одеяло. Мне очень хотелось обнять его, утешить ласково и без слов, но я не посмела и только слегка похлопала его по плечу.
— Не беспокойся, — сказала я. — Все утрясется. Сейчас спи и не тревожься о спектакле. Я говорила с твоим дядей, и он уступил. Он отложил наказание, и ты сможешь хорошо провести время в театре.