Окно в бесконечность. Рассказы и повесть

- По воздуху, что ли, летал? - нахмурился дядя Митрофан.

- Летал… - сказал Альбин и умолк.

- Что из тебя слова не вытянешь? - рассердился дядя Митрофан. - Подумаешь, - секретные дела какие. Работал… Летал… Тьфу!

- Не надо сердиться, Кузьмич, - попросил Альбин. - Я обещал вам все рассказать, и я обязательно сделаю это. Но немного позже. Сейчас незачем, да и не сумею. Слов у меня не хватит. И вы снова подумаете, что я болен, что у меня тут, - Альбин указал пальцем на свой бледный лоб, - не все, как надо. Вы уже думали так, и не один раз. Не правда ли?

- Чудной ты какой-то, - смутился дядя Митрофан. - Сидишь, вроде никого не замечаешь, а сам вон мысли мои читал.

- Нет, мысли я читать не умею, - сказал Альбин, - но, кажется, я понимаю вас лучше, чем вы меня. Дядя Митрофан засопел, но ничего не ответил.

Шли дни… Альбин изменился. Скованность и отрешенность постепенно покидали его. В нем все живее пробуждался интерес к окружающему, к людям, их борьбе, радостям и горю. В темные ненастные вечера, когда за окном капли дождя барабанили по виноградным листьям, он теперь подробно выспрашивал стариков о том, как жилось до войны, о годах революции, о приходе фашистов, о партизанах. Раз услыхав какое-нибудь имя, название или дату, он запоминал твердо и точно, словно гравировал их в своей памяти.

- Я должен пробраться к партизанам, Кузьмич, - сказал он однажды дяде Митрофану. - От них, может, удалось бы передать по радио в Москву… Москва,- с нежностью и печалью повторил он, вслушиваясь в звучание этого слова. - О, как все это далеко, бесконечно и безнадежно далеко!…

Он сжал тонкими пальцами лоб и закрыл глаза.

- Знаешь, Кузьмич, - продолжал он после долгого молчания, - я не могу ждать целый год. Я не хочу стоять в стороне… И я не выдержу. Чувствую, что слабею. Проводите меня к партизанам. Это очень важно для всей страны, для людей. Правда, истории это не изменит. Но я знаю так много. Я хочу принести хоть какую-нибудь пользу, перед тем как погибну окончательно.

Дядя Митрофан безнадежно развел руками.

- Ты же видел, Альбин. Сейчас это невозможно. Мышь не проскочит. И от них никого нет. Может, летом…

Наступила весна. Зацвели черешни. Теплым ветром дышало море. Стоя в темном винограднике, Альбин подолгу слушал гул прибоя и иногда чему-то улыбался.

- Ну, как со связью, не налаживается? - спросил однажды дядя Митрофан.

Юноша грустно покачал головой.

- Может, тебе какой инструмент нужен?

- Нет.

В другой раз, спустившись в погреб к Альбину, дядя Митрофан поинтересовался:

- А где ты свой передатчик держишь? В случае обыска, если бежать придется, не найдут его?

- Какой передатчик?

- Ну этот, как его, - радио или что…

- Ах, это! Не беспокойтесь, Кузьмич. Он всегда со мной. Если бежать, то только с ним.

Юноша распахнул пиджак и показал пояс с двойной портупеей, плотно охватывающей грудь.

- Вот здесь, но не действует… Альбин покрутил блестящие диски на портупее и безнадежно махнул рукой.

- Хитро придумано, - заметил дядя Митрофан, - однако неувязка получилась. Видно, новый образец, военного времени.

- Новый.

- Вот то-то и оно. Лучше было старый взять.

- Старого нет. Это первый… - начал Альбин и умолк.

* * *

Однажды вечером Альбин сидел на веранде. Солнце зашло, и сумрак постепенно окутывал притихший город. Над горами сгущались тучи. Все чаще полыхали яркие зарницы.

Евдокия Макаровна принесла самовар, принялась разливать жиденький желтоватый чай, заваренный из розовых лепестков. Вдали громыхнуло.

- Первая гроза, - промолвила старуха и потерла уголком платка сухие глаза.

Маленькая взъерошенная птичка с писком влетела на веранду и закружилась под потолком, задевая за стены и ударяя в стекло серенькими крыльями и тонким клювом.

- А чтоб тебя! - недовольно крикнула Евдокия Макаровна, замахиваясь тряпкой. - Сейчас стекла побьет. Киш!

Птичка заметалась еще стремительнее, ища выхода.

- Не нужно, - быстро сказал Альбин, вставая. - Ее кто-то испугал. Надо успокоить…

Он засвистел сквозь зубы тихо и мелодично, потом протянул ладонь. Маленький ночной гость, сделав последний круг под потолком веранды, опустился прямо в руки Альбина.

Евдокия Макаровна перекрестилась.

- Чудо, истинное чудо!…

- Просто она узнала друга, - улыбнулся Альбин. Он еще раз тихо свистнул, глядя на птичку; и она, словно отвечая, встрепенулась и чирикнула.

Альбин кивнул головой и, держа птичку на раскрытой ладони, вышел в сад. Здесь он свистнул снова, но уже иначе - коротко и угрожающе. Темная тень ночного хищника стремительно метнулась среди ветвей и бесшумно исчезла во мраке.

- Путь свободен, - сказал Альбин и легонько шевельнул ладонью.

Птичка взвилась в воздух, чирикнула и улетела.

- Людям помочь труднее, - сказал Альбин и вздохнул.

Евдокия Макаровна испуганно оглядывалась по сторонам. Расспрашивать Альбина она не рискнула.

Заскрипела калитка. Вернулся дядя Митрофан. Он был мрачен.

- Партизан поймали, - покашляв, кратко объявил он, - Один - лесник из заповедника. С ним девушка. Завтра порешат гады.

- Как порешат? - не понял Альбин.

- Повесят на площади. Народ сгонят для острастки и повесят. Уж и виселицы ставят…