Окно в доме напротив

Толпа ахнула. Улыбающееся лицо Добролюбова внезапно исчезло передо мной, точно его и не было, я услыхал смех молодого человека позади себя, а когда уже оказался на улице полностью, ноги мои беспомощно шаркнули по подоконнику. В этот миг до моего слуха донесся голос какой-то женщины: «Какой ужас, он все-таки выбросился». Тотчас, мозг мой перестал занимать себя проблемами спасения, я вспомнил одеяние Добролюбова. А затем все мысли разом испарились, тело, вспомнив навыки, принялось группироваться, готовясь к удару, в поле зрения попал жалкий клочок брезента, растягиваемый полудюжиной крохотных людишек. Они на глазах увеличивались, я извернулся, брезент послушно исчез, его место заняло здание доходного дома, стремительно уносящееся ввысь, и растущая глубина белесого выцветшего неба; в тот же миг до сознания донесся глухой удар, я всей спиной почувствовал невыносимо яркую вспышку боли от соприкосновения с брезентом, и толпа ахнула вновь.

Рукопись молодого человека

Он пришел ко мне около пяти; я как раз начал собираться уходить. Допивал остывший чай и, между делом, правил текст, повествующий о разделах Польши – для исторической странички нашего журнала.

Вид его был обыкновенен, даже зауряден: потертая, засалившаяся от времени кожаная куртка, прозрачно-голубые джинсы, стоптанные замшевые полуботинки. С выбором возраста я затруднился, всегда теряюсь в подобных оценках, где-то от двадцати семи до тридцати пяти по прикидкам. Слишком уж незапоминающимся, лишенным характерных черт было его лицо, глазу просто не за что зацепиться. Разве за прямой пробор коротких каштановых волос и тонкие, совершенно неуместные на узком смуглом лице усики и бородка, скорее не бородка даже, а сантиметровая щетина.

Перед тем, как войти, он робко постучал и, не дождавшись моего «войдите!», заглянул в дверь.

– Простите, пожалуйста, вы – редактор отдела поэзии? – голос молодого человека был удивительно хрупок, казалось, он физически не в состоянии говорить громко из опасения сорвать его.

– Да, – жестом я пригласил его войти и присесть в кресло, стоящее перед моим столом. Чашку с недопитым чаем я на время отставил в сторону. – Чем порадуете?

Молодой человек уселся на самый краешек кресла, папку, что он принес с собой, потертую из «крокодилового» кожзаменителя, положил на колени. Присев, робко осмотрелся. Я повторил вопрос, он вздрогнул.

– Да-да, – взвизгнула «молния», из папки была извлечена кипа листов примерно в палец толщиной. – Я написал тут кое-что, хотел с вами посоветоваться.

– Так это вы звонили днем?

– Я, – он покраснел. – Видите ли, мне пришлось задержаться на работе и… я вас не слишком обременяю?

– Нет-нет, у меня официально еще час рабочего времени. Давайте ваше творение.

Он неохотно протянул мне листы, но неожиданно отдернул руку. Я задержал свою над столом, не понимая, в чем причина заминки.

– Я вам не сказал… не предупредил по телефону. Видите ли, все это не совсем обычно…. Одним словом, – не в силах подобрать нужные слова, он снова протянул мне рукопись. На этот раз я оказался проворнее и мгновенно выхватил ее из рук молодого человека.

Сперва я подумал, что держу ее вверх тормашками, но ощущение это длилось всего несколько мгновений. Я дернул рукой, положил рукопись перед собой и быстро пролистал. После чего поднял глаза на молодого человека. Взгляд мой был достаточно красноречив, собеседник хотел что-то сказать, но так и не решился.

– Это поэма, я назвал ее «Бар-Рекуб и дева из Самаля». Писать пришлось от руки, – посетовал он, – извините, я не каллиграф…. Словом, покорпел. В компьютере таких шрифтов нет и быть не может, посему вынужден был писать так.

Кажется, он разговаривал сам с собой. Я еще раз взглянул на страницы, густо усыпанные значками, непонятными моему разумению.

– Послушайте, объясните мне, что это такое, и какое имею я ко всему этому отношение.

Он резко поднял голову.

– Это поэма…

– Я понимаю. Даже могу догадаться, что она о любви. Известного героя и писаной красавицы, любовь которой ему и предстоит завоевать.

Молодой человек радостно кивнул, широко улыбнувшись.

– Вы действительно хорошо знаете древнеарамейский, мои знакомые не ошиблись, порекомендовав обратиться по этому поводу именно к вам.

Я встретился с ним глазами. Кроме выражения незаслуженной признательности, ничего в них не прочел.

– Кажется, вы приписываете мне чужие заслуги. Я понятия не имею, ни что это за язык, ни, уж тем более, что написано в вашей рукописи.

Он изумленно воззрился на меня.

– Вы шутите?

Я покачал головой.

– Да, но как же вы сумели тогда догадаться о содержании моей поэмы? – выбросил он последний свой козырь. Я только рукой махнул.

– Оставьте. Поработаете с мое в редакции…. Лучше скажите, как вам удалось зашифровать текст.

Молодой человек посмотрел с удивлением. Ни с того, ни с чего, у меня появилось желание враз прервать наш странный разговор, выпихать литератора из кабинета и не вспоминать о нем более.