— Да причем тут программист, Гриш… Бессонница, нервы, зима, авитаминоз… Два года без отпуска, опять же.
Дабы быть ближе к народу, редактор предпочитал обращение на «ты» и по имени. Не забывая, правда, при случае материть нас как непосредственных подчиненных.
— Так помирись — забудешь о бессоннице, — посоветовал он, проигнорировав намек. — Кстати, что там с молочным заводом?
— А что с ним? — фальшиво удивилась я. — Стоит, работает и деньги нам за рекламу исправно платит.
— И еще бы кое-кто ее прочитать соизволил…
— Я отдыхаю! У меня обед!
— Значит, так новую книгу обдумываешь? — редактору всегда хотелось казаться умным, проницательным и всезнающим.
Я невольно выпрямилась в кресле. Книгу? Об этом бледном товарище с непонятными глазами?
— А что, это идея…
— Я же пошутил! — крикнул уже из своего кабинета шеф, но…
Поздно. Мысль захватила мгновенно. И воздух завибрировал от чужого присутствия. О, нет!.. Как не вовремя! Мне некогда заниматься писаниной!.. Некогда, слышишь?! Правого плеча коснулось знакомое дыхание. И вообще — я только месяц как книгу закончила, даже отоспаться не успела, даже черновик не отредактировала!.. Я невольно скосила глаза и сдержанно застонала. Благо, в кабинете нет никого кроме меня. И — Муза, который, свесив тощие ножки и сложив на пузике ручки, восседал на моем плече точно король на троне.
Я прищурилась, выдергивая из-под него косу. Муз стойко выдержал мой злобный взгляд. Отвали, а? Не хочу опять в астрал! А ну, исчез!.. Муз подло ухмыльнулся. Вот же… несчастье мое запойное, а… Нашел время — когда у меня дел по горло… С-с-скотина. Муз, насвистывая, повел крылами, и я невольно зажмурилась. Все, прощай спокойная жизнь… Плотину прорвало. Мысли затопили картины и обрывки ощущений. Одно лишь незнакомое лицо — и появились, натягиваясь, незримые нити вопросов.
Рекламный текст забылся, время замедлило бег, исчез пронзительный холод кабинета.
— Держи пирожки, голодающее Поволжье. Эй, не такое уж и голодающее, а? Вдохновение накатило? Чаю налить?
Рассеянно кивая, я жевала пирожок, не чувствуя его вкуса. И черт с ними, с идеей и сюжетом. Быстро, пока Муз не смылся, записать затравочные фразы, а потом соберу из них хотя бы пролог с первой главой. И сюжетных зарисовок набросаю… Кто его знает, прохвоста крылатого, сейчас здесь, а завтра — исчезнет года на три. А история так и останется сидеть занозой внутри, беспокоя и лишая сна. А мне старых заноз хватает, куда ж еще… Хоть эту сразу выдернуть.
— Вась?
Так, значит, будет блондином с голубыми глазами и светлой кожей — словом, вроде меня. Во сне я четко ассоциировала с ним свое «я», значит, так тому и быть. Я набросала черты лица и, поразмыслив, добавила к образу косу. Косить под себя — так во всем. Единственное, что волосы «подрезала» до лопаток. Нос прямой, глаза раскосые с проницательным прищуром, брови вразлет…
— Вась!
— Чего? — я подписывала подведенные к наброску стрелочки и раздумывала, откуда пустить тень — сбоку, снизу или сверху.
— Обед закончился, — намекнул Валик.
— Отстань, я занята, — отмахнулась я.
— Скажи это Грише.
— И скажу, — вооружившись карандашом, я аккуратно заштриховала правую сторону нарисованного лица.
— Слушаю, — шеф тут как тут.
— Я по понедельникам не способна адекватно воспринимать объективную реальность в силу собственной некомпетентности в том, что касается нанопорошков, нанотехнологий, наноцентров и нанотехнопарков с их инновациями, — заявила я. — Тем более — в жутких аномальных погодных условиях, из-за которых в Сибири уже второй месяц бушуют арктические антициклоны, а людей — мучают мигрени. И вместо объективной рабочей реальности я выпадаю в субъективную, пребывая в астрале, чего и вам желаю!
Редактор растерянно моргнул и посмотрел на Валика:
— Ты что-нибудь понял?
— Да голова у нее болит, — друг пожал плечами, — и на работу сегодня не стоит.
Шеф снова моргнул:
— Так может… по пятьдесят? Коньяк — лучшее средство от головы!
— На правах рекламы? — я усмехнулась, дорисовывая складки плаща. — Нет, спасибо, обойдусь кофе. Еще полчаса, ладно?
— Лечись, — пожелал редактор.
Я закончила набросок и несколько секунд пристально его рассматривала. Вроде, все. С детства страдая скудностью образного мышления, я привыкла рисовать все, что представляла. И неважно, что художества получались корявыми. Главное — я начинала видеть придуманное, а с видением приходили и вера, и понимание. Жаль, имя пока не пришло… Обычно оно следовало за портретом по пятам, но… Всему свое время.