— Были у Ваннье какие-либо, доказательства? — спросил я. — Или он был всего лишь случайным свидетелем, начавшим угрожать вам, а вы, боясь скандала из любви к Мерль, стали платить ему?
Разыграв еще одну карту, неподвижная и невозмутимая, как скала, она ответила:
— Он говорил о какой-то фотографии, но я в это не верила. Наверное, ничего не было. Если бы что-то было, он бы показал мне рано или поздно.
— Совсем необязательно, — сказал я. — Он мог случайно оказаться на улице с камерой в руках и сделать снимок. Ну, а показывать его вам он бы не осмелился. Женщина вы довольно суровая — он вас боялся и был с вами осторожен. Простите, вероятно, этот проходимец рассуждал именно так. Сколько вы ему выплатили?
— Это не… — начала она, но тотчас оборвала, пожав плечами.
Мощная, сильная, грубая и безжалостная женщина, она конечно могла отнять у него снимок. Она молчала, обдумывая что-то.
— Одиннадцать тысяч сто долларов, не считая тех пятисот, что я послала ему сегодня.
— О, миссис Мердок, какая удивительная, черт возьми, точность.
Она неопределенно махнула рукой и еще раз пожала плечами.
— Во всем виноват мой муж, — сказала она, — он был пьян, мерзок. Вероятно, он не сделал ей ничего такого, а только, как вы верно заметили, напугал ее до смерти. Я… я ни в чем ее не обвиняю. Она много настрадалась за эти восемь лет.
— Она должна была передавать деньги Ваннье лично?
— Это наказание она придумала сама. Странно, не правда ли?
Я кивнул.
— Такой уж у нее характер. Потом вы вышли замуж за Джаспера Мердока, взяли Мерль с собой и заботились о ней. Кто-нибудь еще знает об этом?
— Никто. Один Ваннье. Уверена, что и он не станет болтать об этом.
— Конечно. Тем более, что с ним покончено. Ваннье уже больше нет на свете.
Медленно подняв глаза, она долго и упорно смотрела на меня. Ее седая голова сидела на мощных плечах, как скала на вершине холма. Отложив карты в сторону, — она положила стиснутые кулаки на стол и сжала их так сильно, что побелели суставы.
— Мерль приехала ко мне в мое отсутствие, — сказал я, — и попросила управляющего впустить ее. Тот позвонил мне, и я разрешил. А сам сейчас же поехал домой. Увидев меня, она сказала, что убила Ваннье.
Старуха затаила дыхание.
— У нее в сумочке был пистолет. Один бог знает, зачем она носила его с собой. Вероятно, чтобы защищать себя от мужчин. Но кто-то — скорей всего Лесли — догадался загнать в ствол патрон другого калибра, так что пистолет был совершенно безопасен. Сказав, что она убила Ваннье, она упала в обморок. Я вызвал врача, своего друга, и потом поехал к Ваннье. В двери торчал ключ. Он сидел в кресле мертвый. Его убили задолго до того, как пришла Мерль. То, что она на себя наговорила, объясняется нервным потрясением. Доктор назвал какой-то медицинский термин, но я не стану, объясняя, докучать вам. Я думаю, что вы и так все хорошо понимаете.
— Да. Мне кажется, понимаю. Как она себя чувствует?
— Она у меня дома, лежит в постели. Там дежурит медсестра. Я звонил по междугородному телефону ее отцу. Он хочет, чтобы она вернулась домой. Вы довольны?
Она только сверлила меня глазами.
— Он ничего не знает, — сказал я быстро, — и никогда ничего не узнает, в этом я уверен. Просто отец хочет, чтобы она вернулась. Я же считаю, что мне надо сопровождать ее. А на расходы я возьму те пятьсот долларов, что не получил Ваннье?
— Может быть, еще добавить? — сказала она злобно.
— Перестаньте. Вы ведь все сами хорошо понимаете.
— Кто убил Ваннье?
— Все напоминает самоубийство. Пистолет в правой руке, рана на виске контактная. Когда я был там, приехал Морни с женой. Я спрятался. Морни хочет пришить это дело ей. Она изменяла ему с Ваннье. А она, видимо, думает, что это он его убил, или кто-то из его людей. Но все выглядит как самоубийство. Сейчас полиция уже, наверное, там. Что она там найдет, я не знаю. Нам надо затаиться и ждать.
— Такие люди, как Ваннье, — сказала она зловеще, — не кончают жизнь самоубийством.
— Это равносильно тому, что такие девушки, как Мерль, не выбрасывают мужчин из окна. И мы заходим в тупик.
Казалось, враждебность, которая обнаружилась уже в самом начале разговора, еще больше усилилась. Отодвинув кресло, я встал и пошел к балкону. Я раздвинул занавес и вышел на балкон. Тихая, нежная ночь царила кругом. Луна светила так ярко, все было так чисто под ее лучами, что в сердце невольно вспыхнули мечты о справедливости, которой так трудно добиться на свете.
Под балконом был сад. Тени от деревьев были совершенно черные. В центре сада была лужайка, посреди нее сверкал пруд. Рядом с прудом стояло кресло-качалка, в котором кто-то сидел и курил. Огонек сигареты был хорошо виден.
Я вернулся в гостиную и подошел к столу, за которым миссис Мердок разыгрывала пасьянс.
— Добились-таки своего — туз треф вышел, — сказал я.
— Я сплутовала, — не глядя на меня, сказала она.