Око Эль-Аргара

— Ты считаешь меня в чем-то виноватым? Иначе просто постучал бы в дверь.

— Вероятно.

— Так что случилось, принц Рэймар? Я, к сожалению, могу лишь догадываться о причине твоего визита.

— Ты слышал раскаты грома сегодня вечером?

— Кто-то призвал Одина... Но я не знаю, кто и для чего.

— Я нашел Мирру мертвой на вершине холма, над которой разразилась необычная гроза. Ты обещал мне, что вы не тронете ее.

Ратлих нахмурился еще больше, прикусил губы.

— Я знаю, о чем ты подумал, но, клянусь, никто из Совета Ордена не призывал Одина.

— А кто мог его еще призвать, кроме членов Совета? — процедил сквозь зубы Сторм. — Может, еще скажешь, что это сделали сами хаоситы?

— Чтобы получить более важную фигуру, они вполне могли пожертвовать пешкой.

— Мирра не была пешкой...

— И кем она была?

Сторм опустил взгляд.

— Ты запутался.

— Нет, я всего лишь надеялся, что даже такую, как она, можно отвратить от Хаоса...

— И кем же она была, принц Рэймар?

— Главной жрицей Храма, — едва слышно произнес он, не сводя на этот раз глаз с гоблина.

На лице Ратлиха отразилось изумление. Сторм опустился в кресло напротив.

— Так кто мог призвать Одина, почтенный Ратлих?

— Никто из нас этого не мог сделать. — Он нахмурился. — За Парчем после того разговора я установил слежку. До сих пор он вел себя удивительно осмотрительно. Теоретически, даже являясь предателем, он мог призвать Одина. Но если они готовы были пожертвовать такой важной фигурой ради заполучения тебя, значит, мы не знаем о тебе еще что-то очень важного.

— Заполучения меня?

— Обозлить тебя, вынудить встать на путь мести, — Ратлих кивнул. — Если завтра кто-нибудь заявится к тебе с подобным предложением, значит, мои догадки верны. А теперь тебе не составит труда вернуть охранные заклятья на место?

Сторм кивнул.

— Пойдем, я провожу тебя. Хочу посмотреть на липа моих охранников, — Ратлих чуть криво усмехнулся.

Они спустились по лестнице. Стража в саду и у ворот вытаращила на Сторма глаза. Ратлих же сделал едва заметный жест следовать всем четверым за собой. Неподалеку от дома Аблиса они наткнулись на городскую стражу, склонившуюся над мешками, сваленными у дороги.

— Что случилось? — спросил гоблин.

— Нашли слугу, кажется из дома Махазима, — стражник вытянулся перед Ратлихом и протянул ему свернутую в трубочку и помятую записку. — Нашли зажатой в кулаке. Бедняге уже часов как пять выпустили кишки, простите за подробности. Успел окоченеть — с трудом выудили записку.

Ратлих развернул, прочел и протянул Сторму.

— Прости, я прочел адресованное тебе, — прошептал он.

Сторм пробежал по строкам, прикусил губы. «Мой возлюбленный принц, ты опять вынуждаешь меня сделать первый шаг. Прости, что я исчезла из города на несколько дней, не предупредив тебя. Я нашла очередную карту с любопытным кладом неподалеку от Тартесса. Жду тебя вечером на закате на вершине северных холмов. Тех, что напомнили тебе панцири морских черепах. Я истосковалась по тебе, мой любимый принц. Твоя Мирра».

— Кто-то очень хотел, чтобы в тех холмах она оказалась одна, — произнес Ратлих.

— И если это Парч...

— Сдержи свой гнев, принц Рэймар. Прошу тебя.

Ратлих зашагал дальше. Сторм, задумавшись, пошел за ним. У дома Аблиса Ратлих попрощался. Сторм, не раздеваясь, упал на свою постель, достал письмо, прижал к лицу. Оно все еще хранило слабый запах девушки. Сторм закрыл глаза, снова обдумывая все произошедшие за последнее время события.

Ротаариг лежал на неубранной оттоманке и бездумно смотрел в потолок, окрашенный алым закатом. Рука, свисающая с ложа, сжимала ручку разбитого кувшина. На полу под черепками растеклась лужа крепкого красного вина. Гоблин сглатывал, подавляя позывы к рвоте. В глазах стояли злые слезы.

Из приоткрытого окна подул прохладный ветер, разгоняя духоту и кисло-сладкий резкий винный запах. Ротаариг, как выкинутая на берег рыба, сделал несколько глубоких живительных глотков, и тошнота, наконец, отступила. Он хотел забыться, но ум его оставался кристально чист, и лишь желудок оказался слаб перед спиртным.

— Будьте вы прокляты, Рокотовы дети! И вы дети Хаоса — тоже! — выругался он. — Пусть вас пожрет Неназываемый! Ненавижу вас всех! Ненавижу вас всех! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

И он издал вой, жуткий, наполненный болью и смертной тоской. Перед взором стояло лицо Морены, с открытой белозубой улыбкой, смешинками в черных озорных глазах, обрамленное шелковыми нитями волос. Он закрыл лицо руками, расцарапывая себя когтями. Затем резко поднялся, едва не упав. Голова закружилась. Он зажмурил на несколько мгновений глаза, слизнул с когтей капельки крови и пошатываясь подошел к окну. В ушах стоял шум, в котором хриплым эхом все еще звучали слова Киршстифа.