Око Гора

Выпрямившись, я увидел карие глаза: то была женщина, все остальное лицо которой скрывала вуаль.

–  Суну, ты опоздал. Его игра окончена.

У меня похолодела кровь, но я протиснулся мимо женщины, надеясь добежать до Асет, пока еще не слишком поздно. Вылетев на балкон, я увидел свою жену: Асет лежала на боку, ее правое плечо выдавалось вперед, а коленки были подтянуты к животу. Кровь сочилась из ступней, но в первую очередь я положил руку ей на шею, чтобы выяснить, жива ли она, и сердце мое подпрыгнуло от радости.

Я снял передник, разорвал его на полоски и обернул ее ноги, чтобы остановить кровь. Когда я ее перевернул, подложив под голову ладонь, чтобы не изогнулась шея, на тунике я увидел кровь, прямо под грудями, и осторожно поднял Асет на руки. Я был уверен, что сломано несколько ребер, встал и пошел вниз, следя за тем, чтобы ее ноги не задевали стены узкого прохода.

Только когда мы снова вышли на свет, я обратил внимание на левую руку Асет – она была невероятно искалечена и кровоточила, а пальцы были неестественно выгнуты. Два ногтя сорваны, остальные налились кровью и стали пурпурными, будто на них слон наступил, растерев плоть и раздробив кости.

Я попытался бежать, но из уголка рта Асет с каждым выдохом выходила розовая пена, и я понял, что пробито по меньшей мере одно легкое. Но она жива!

Дойдя до ворот Рамоса, я послал стражника за Рукой – только его я мог попросить незамедлительно привести Сенмута и Мену, а потом велел охраннику собрать достаточно человек, чтобы отнести Пагоша домой.

Мерит встретила меня у двери нашего жилища, увидела мою ношу и спросила:

– Мой муж у Осириса?

Я кивнул, ибо не мог вымолвить ни слова.

– Поспеши, – поторопила меня она, и повела к нашей спальне. Я положил Асет на лежанку, стараясь подложить подушки туда, где у нее были сломаны кости, и помолился Тоту, чтобы она не проснулась, прежде чем я поставлю их на место. С ребрами это, к сожалению, невозможно, но я должен придумать что-нибудь, чтобы она смогла дышать.

Мерит принесла одеяла, чтобы Асет не потеряла тепло, поскольку это жизненно важно, а также воду и чистую ткань, чтобы отмыть засохшую кровь. Я беспокоился из-за того, что Асет с таким трудом дышит, а еще я волновался, что Рука не сможет найти Сенмута, у которого больше опыта работы с внутренними повреждениями, возникающими от удара. И как хирург я с ним не сравнюсь.

Мерит вымыла израненные ноги Асет, а я тем временем занимался ее рукой, положив ее на высушенную воловью шкуру. Сначала я сделал все, что можно, чтобы выпрямить пальцы, хотя к тому моменту они уже настолько распухли, что были в два раза больше обычного, а из сорванных ногтей все еще сочилась кровь. Потом я примотал всю руку к шкуре полосками ткани, смоченными клеем, вываренным из копыт.

Сенмут привел и Небет, и я все им рассказал – где и как тело ударилось о парапет, а также остальные подробности; умолчал лишь о встрече с женщиной, давшей Асет жизнь, ибо за ее грехи не заплатить никому. Даже отцу Асет.

Сенмут убрал одеяло и приложил ухо к груди, слева, а потом послушал и с другой стороны. В полной тишине слышался лишь хрип Асет – наверное, все мы затаили дыхание. Мерит с Небет не стенали и не плакали, как это любят делать некоторые женщины.

– А она вообще приходила в сознание? – спросил он.

Я покачал головой:

– Даже когда я выравнивал кости в пальцах.

– Возможно, это из-за того, что ей не хватает воздуха. Жидкость в груди не дает легким наполниться. Можно лишь вставить полый тростник, но, Тенра, буду честен. Даже это не всегда приводит к успеху. Тростник может забиться кровью или слизью, или, возможно, легкое порвано настолько, что просто не может удерживать воздух.

– Тогда не станем тратить времени на разговоры. – Мерит принесла еще ткани и воды, Сенмут вымыл руки, а я очистил узкое длинное лезвие его собственного изобретения в пламени лампы.

Он пронзил правый бок Асет, на пять или шесть пальцев по ширине ниже подмышки, крепко прижимая тростник к плоскому лезвию, но чуть выше кончика. Таким образом, он одновременно проделывал отверстие и вставлял тростник. Асет один раз вскрикнула, скорее по-кошачьи, чем по-человечьи, и у меня к глазам подступили слезы. Как только лезвие дошло до грудной полости, через тростник хлынула кровавая жидкость, стекая в чашу, которую я держал наготове.

Сенмут извлек лезвие, а тростник остался торчать из бока, и он велел мне держать его. Потом обошел вытянутую руку Асет и встал рядом с головой, сжал ее челюсти, чтобы открылись губы, приложился к ней ртом и втолкнул в нее воздух, помогая дышать. Потом еще и еще, я сбился со счета.

– Что-то толкает назад, – сказал я. Сенмут велел мне понемногу вытаскивать тростник, пока он будет продолжать дуть ей в рот. К тому времени, как тростник вышел, дыхание уже не было таким шумным.