Око космоса

– Госпожа профессор Кан, – продолжила я. – Я с первого курса углубленно изучала уйлоанский язык, культуру и литературу. Я освоила, пусть фрагментами, даже такой недоступный для непосвященных текст, как «Уйлоаа алуэссиэй инниа» – не в переводе Тессы Аллулу и Балафа Доэна, а в оригинале. Я имела счастье подолгу находиться в кругу родственников моего научного руководителя. Я дружна с его младшей сестрой Иссоа, с его племянницей, магистром Маиллой Ниссэй, и ее супругом Ассеном Ниссэем, равно как с невестой профессора, госпожой Илассиа Саонс, с доктором Келленом Саонсом и его сыном доктором Эллафом Саонсом. Наконец, я все пять лет моего пребывания на Тиатаре постоянно общалась с моим научным руководителем. Почему же я не могу на основании долгих и откровенных бесед с ними всеми, а также на основании пройденных мною в колледже курсов космопсихологии и гносеологии, сделать оригинальный анализ уйлоанского менталитета, который меня иногда восхищает, а иногда весьма озадачивает?.. Далее я в моем тексте сравниваю его с менталитетом интеллигентных выходцев с Теллус, к которым мы с вами, надеюсь, относимся.

Ехидство последней фразы вышло очень в духе Ульвена, и он взглянул на меня с одобрением.

Лори Кан не собиралась сдаваться.

– А ваш прогремевший на весь мир трагический монолог над Сироной? – спросила она. – Вы приводите файл с полным видео и расшифровкой в приложении к вашей работе, а затем ссылаетесь на него в разделе «Искусство истерики: локальные, гендерные и лингвистические аспекты». Но всякому ясно, что автором всей этой замечательной постановки был ваш профессор. Он руководил каждым вашим движением и каждой репликой.

– Весь вербальный ряд – исключительно мой! – заявила я. – Он всецело импровизировался! Не всегда, возможно, удачно. К примеру, я не сумела, будучи в стрессовом состоянии, с одного аудирования усвоить сиронский макаронический космоанглийский. Но текст знаменитой истерики – мое собственное творчество. И анализ текста, естественно, тоже мой. Только я одна понимала подтекст каждой фразы. Мой учитель лишь направлял развитие монолога – строил форму. Однако он сам истерить не умеет. В силу другого менталитета. Зато я теперь могу давать мастер-классы!

Аудитория вновь оживилась, поглядывая на Ульвена, который хранил полнейшую невозмутимость.

– Хотите, продемонстрирую? – внаглую предложила я. – Закачу истерику прямо здесь, на любую тему? Теперь я знаю, как это грамотно делается.

– Спасибо, Цветанова-Флорес, не нужно громких экспериментов, мы удовлетворены ответом, – прервал дискуссию председатель, мастер Дьян. – Госпожа профессор Кан, у вас еще есть замечания?

– Разумеется, есть, но я воздержусь от их оглашения. Они носят частный характер и касаются списка источников.

– Слово научному руководителю, – провозгласил мастер Дьян. – Профессор Джеджидд, прошу вас.

Мой учитель с всё тем же непроницаемым видом встал перед аудиторией и почти безо всякого выражения произнес:

– Спасибо профессору Кан за интереснейшую дискуссию. Если б я мог предвидеть возникшие у нее подозрения, я попросил бы мою ученицу представить весь текст на бумаге, написанный ее собственным почерком, причем на каком-либо из родных для нее языков, русском или испанском. Но такую работу не принял бы деканат. И опять же легко сказать, что писано под диктовку. Можно, конечно, задать искусственному интеллекту анализ стилистики текста Цветановой-Флорес, однако я полагаю, это излишне, учитывая большое количество разноязычных цитат. В таких обстоятельствах я вынужден откровенно признаться, что никак не мог создавать этот текст, поскольку одновременно занимался своим. Я работал над небольшим дидактическим материалом, который скоро представлю на обсуждение. Это… скажем, так: «Краткий практический справочник по применению разнопланетной обсценной лексики для начинающих космолингвистов». Наши с Юлией приключения на Сироне выявили, что студенты, в том числе и мои, почти не владеют этим лексическим слоем. Пора наверстать упущение. Только стоит подумать над тем, чтобы пошлый жаргон не распространился как эпидемия. Вероятно, придется ввести очень строгие ограничения и штрафовать за произвольное использование материалов учебного курса как в кампусе, так и вне колледжа. Однако это уже не имеет прямого отношения к обсуждаемой теме. Работой Цветановой-Флорес я доволен. Текст был мною проверен и вычитан, за исключением небольшого раздела об уйлоанском менталитете.

На этом прения завершились. Голосование оказалось неожиданно единодушным. «Против» не выступила даже Лори Кан.

Мне присвоили степень магистра. Дальше – чистая бюрократия: подписать в деканате бумаги об окончании колледжа, получить магистерский диплом, занести упоминания о наличии научной степени в мое электронное удостоверение личности. И – свобода. Я – настоящий космолингвист!

Все вокруг – папа, мама, друзья, – бросились меня поздравлять, обнимать, гладить по голове, жать мне руки и тискать.