Око Мира

Он морщился и вертелся на стуле, рассеянно отодвигая эфес меча подальше от ребер. Ранд постоянно возвращался к запрету Морейн что-либо рассказывать кому бы то ни было, но, в конце концов, это же Тэм. Это... Он решительно сжал челюсти. Мой отец. Моему отцу я могу рассказать все.

Ранд поерзал немного и откинул голову на высокую спинку стула. Тэм — его отец, и никто не может приказать ему говорить или не говорить со своим отцом. Ему просто нужно подождать и не заснуть, пока не проснется Тэм. Ему просто нужно...

Глава 9 О ЧЕМ РАССКАЗАЛО КОЛЕСО

Ранд бежал, сердце бешено колотилось, и он в смятении оглядывал окружающие его со всех сторон голые холмы. В эту местность весна не опоздала, — сюда она вообще никогда не приходила, да и не придет. Ничто не росло на этой промерзшей земле, хрустевшей под сапогом, лишь кое-где виднелись клочки лишайника. Ранд протиснулся между валунов высотой в два человеческих роста, припорошенных слоем пыли, словно на них никогда не падала ни единая капля дождя. Солнце — распухший кроваво-красный шар — немилосердно палило, сильнее, чем в самый жаркий летний полдень; его лучи жгли глаза, оно словно застыло на месте в опрокинутом свинцово-сером котле неба, где на горизонте клубились и перекатывались пронзительно-черные и серебристо-серые облака. Но от крутящегося облачного водоворота не чувствовалось даже самого слабого порыва ветра, и, несмотря на зловещее солнце, воздух обжигал зимним холодом.

Ранд на бегу оглянулся через плечо, но преследователей своих не увидел. Лишь унылые холмы да черные зубья гор, над которыми курились плюмажи темных дымов, сливающихся вверху с беспорядочно крутящимися облаками. Хоть погоню он и не заметил, но услышал ее: следом несся вой, грубые, азартно улюлюкающие голоса, предвкушающие скорую кровавую развязку вопли. Троллоки. Все ближе, а силы на исходе.

В отчаянном броске Ранд вскарабкался на вершину острого, как нож, гребня горы и со стоном упал на колени. Скальная стена тысячефутовым утесом отвесно обрывалась в громадное ущелье. Бледная туманная дымка окутывала дно каньона, по ее плотно-серой поверхности пробегали мрачные волны, накатываясь и разбиваясь об утес внизу, но гораздо медленнее, чем неторопливые океанские валы. На мгновение клубы тумана наливались красным, будто под ними вспыхивали, и угасали громадные языки пламени. В невидимых глубинах долины рокотал гром, в сумраке высверкивали молнии, устремляясь порой вверх, к небу.

Но не сама долина отняла у Ранда силы и наполнила его душу безысходностью. Из самой середины клубящихся паров вздымалась гора, гора выше любой из Гор Тумана, что он видел, гора столь же мрачная, как потеря всех надежд. Именно этот черный пик, кинжалом вонзившийся в небеса, стал источником опустошенности и отчаяния. Он никогда не видел ее прежде, но узнал. Воспоминание о ней ускользнуло от него, словно ртуть, едва он попытался ухватить его, но воспоминание об этой горе было с ним. Он знал: эта память — с ним.

Невидимые пальцы коснулись Ранда, потянули за руки и за ноги, пытаясь утащить к горе. Тело дернулось, готовое подчиниться. Руки и ноги напряглись, будто он мог впиться пальцами рук и ног в камень. Призрачные струны обвили сердце, притягивая его, призывая к горному шпилю. Слезы заструились по лицу, и он осел на землю. Он чувствовал, как воля его вытекает, словно вода из дырявого ведра. Еще немного, и он пошел бы на зов. Он повиновался бы ему, сделал бы так, как приказывали. Внезапно он понял, что в нем осталось еще чувство — гнев. Подталкивать его, тянуть его, будто он овца, которую ведут в загон? Гнев свернулся тугим клубком, и Ранд вцепился в него, как тонущий хватается в наводнение за утлый плот.

Служи мне, прошелестел голос в безмолвии мыслей. Знакомый голос. Ранд был уверен: прислушайся он внимательней, и он узнает его. Служи мне. Ранд замотал головой, стараясь выбросить голос из головы. Он погрозил черной горе кулаком. Служи мне!

— Да поглотит тебя Свет, Шай'итан!

Внезапно запах смерти окутал его. Над ним нависла выступившая из теней фигура в плаще цвета запекшейся крови, фигура с лицом... Он не хотел видеть лица, смотрящего на него. Он и думать не хотел об этом лице. Самая мысль о нем причиняла боль, превращая разум в горящие угли. Рука протянулась к нему. Не думая о том, что может сорваться с обрыва, он отпрянул в сторону. Нужно бежать. Как можно дальше. Он падал, переворачиваясь в воздухе, пытаясь кричать, но для крика не хватало воздуха, воздуха не хватало ни на что.