Око Озириса

Дело было простое. Я знал, что Хёрст переменил прислугу с тех пор, как я был у него последний раз, и знал его привычки. В тот день я свез картонку с платьем на станцию, сдал там на хранение, зашел в контору Хёрста, удостоверился, что он там, а оттуда направился прямо в Кенон-стрит и сел на поезд в Эльтам. Дойдя до дома Хёрста, я снял очки — единственную особую примету в моей наружности — и был впущен в кабинет по моей просьбе.

Как только служанка вышла из комнаты, я преспокойно вышел через балконную дверь, притворив ее за собой, прошел через боковую калитку, осторожно придержав щеколду перочинным ножом, чтобы не произвести стука при захлопывании.

Мне нечего описывать остальные происшествия этого дня, включая подбрасывание скарабея: все уже известно. Но считаю нужным сделать несколько замечаний относительно костей. Ошибки в моих действиях тут произошли потому, что я не имел понятия, как могут голые кости дать так много указаний медицинскому эксперту?

Попорченная мумия Себек-Хотепа, разрушаясь от влияния воздуха, была для меня не только неприятным зрелищем, она представляла опасность. Это была единственная оставшаяся связь между мною и исчезновением человека. Мне надо было от нее отделаться, и вот, в несчастную минуту, явилась мысль воспользоваться ею.

Существовало несомненное опасение, что суд откажется признать смерть завещателя так скоро. И если решение суда будет отложено, то утверждение завещания может не состояться при моей жизни. А если эти кости Себек-Хотепа подсунуть взамен костей завещателя, то все может благополучно разрешиться. Но я знал, что целый скелет не может быть признан скелетом Беллингэма. У него были разбиты коленные чашки и попорчено бедро, следы чего должны были остаться навсегда. Но соответственно подобранные кости, положенные в подходящем месте вместе с каким-нибудь предметом, несомненно принадлежавшим покойному, казалось мне, устранят всякие затруднения.

Вам известен весь мой план вплоть до случайного отделения правой кисти, которая отломилась, когда я укладывал кости руки в саквояж. Как ни был ошибочен этот план, он имел бы успех, не прими вы участия в этом деле.

Таким образом, почти два года я был в полной безопасности. От времени до времени я захаживал в музей убедиться, что тело покойного сохраняется хорошо. И у меня было чувство удовлетворения от мысли, что оно, хотя и благодаря случайности, помещено согласно пункту второму, и притом не в ущерб моим интересам.

Пробуждение настало для меня в тот вечер, когда я увидал вас у ворот Темпля в разговоре с д-ром Барклеем. Я сейчас же заподозрил что-то неладное и понял, что слишком поздно что-нибудь предпринимать. С тех пор я ждал этого посещения с часу на час. И теперь час пробил. Вы выиграли, а мне остается только заплатить свой долг, как честному игроку.

Он умолк и спокойно закурил папиросу. Инспектор Бэджер зевнул и отложил свою записную книжку.

— Вы кончили, м-р Джеллико? — спросил он. — Я хотел бы исполнить буквально все, как мы условились, знаете ли? Хотя теперь чертовски поздно.

М-р Джеллико вынул папиросу изо рта и выпил стакан воды.

— Я забыл спросить, — сказал он, — развертывали ли вы мумию, если я могу применить этот термин к останкам моего покойного клиента?

— Я не открывал даже футляра, — сказал Торндайк.

— Не открывали! — воскликнул м-р Джеллико. — Тогда как же вы убедились в справедливости своих подозрений?

— Я сделал снимок Х-лучами.

— В самом деле! — м-р Джеллико задумался — Удивительно! — пробормотал он, — и просто гениально! Достижения науки за последнее время поразительны.

— Вы желаете еще что-нибудь сказать? — спросил Бэджер. — Потому, что если не желаете, то время уходить.

— Что-нибудь еще? — произнес медленно м-р Джеллико, — что-нибудь еще? Н-нет. Я ду… ду-маю… время… ушло. Д-да, вр-р…

Голос его оборвался, и какой-то странный взгляд остановился на Торндайке.

Лицо вдруг страшно изменилось. Оно осунулось и стало мертвенно-бледным, а губы приняли вишневый оттенок.

— Что с вами, м-р Джеллико? — спросил обеспокоенный Бэджер. — Вам дурно, сэр?

М-р Джеллико, по-видимому, не слыхал вопроса. Он не ответил, а сидел неподвижно, откинувшись на спинку кресла. Руки его лежали на столе, а взгляд был устремлен на Торндайка. Вдруг его голова опустилась на грудь, тело как-то обмякло.

Мы все, точно сговорившись, вскочили. Он соскользнул с кресла и исчез под столом.

— Он в обмороке! — воскликнул Бэджер.

В ту же минуту он полез под стол, вытащил бесчувственного поверенного на свет и стал перед ним на колени, всматриваясь в лицо.

— Что с ним, доктор? — спросил он, взглянув на Торндайка. — Это удар? Или сердечный припадок? Как вы думаете?

Торндайк покачал головой. Он наклонился и пощупал пульс.

— Синильная кислота или цианистый калий, надо полагать, — отвечал Торндайк.

— Но разве вы ничего не можете сделать? — спросил инспектор.

Торндайк выпустил руку, которая тяжело упала на пол.

— Ничего нельзя сделать для мертвого человека, — сказал он.

— Мертвого! Так он ускользнул от нас в конце концов!

— Он предупредил свой приговор, вот и все.