Око силы. Четвертая трилогия (СИ)

— Гражданин монах прав в одном. Нам показали многое, а еще больше не показали. И как это все изложить в отчете, я пока даже не представляю.

Кречетов сочувственно кивнул. К слову письменному он всегда относился весьма настороженно, потому и штабных не слишком уважал. Но сочинять отчет все равно придется — не только Мехлису, но и ему самому. Найти бы кого пограмотнее да с почерком хорошим, чтобы подсобил. Так ведь секретность, чтоб её, не каждому доверить можно!

— А знаете, Иван Кузьмич, чего нам в Пачанге не показали?

Представитель ЦК вставать не стал — подполз, на локоть опираясь. Приподнялся, привычно поморщившись от боли.

— «Слоненка»! Лаин Хуа — Синий Свет по ночам за десять верст виден, а нам какую-то каменюку подсунули. Уверен — не она светилась. Там, во дворце, имеется новейшая секретная техника, а гостей детскими сказками потчуют. Вы мне потом для отчета еще раз опишите этот эффект. Ничего, в Столице разберутся!

Кречетов спорить не стал. Мудрые люди в Столице конечно же все оценят верно, но и самому иногда подумать не грех. Горячий товарищ Мехлис не поверил в «каменюку», и, пожалуй, зря. Не было в большом зале на пятом этаже Норбу-Омбо никакой техники, ни новейшей, всякой прочей. А вот Хья Хианг — «Слоненок» имелся…

* * *

Иван Кузьмич и сам был поначалу весьма разочарован. К священному камню посольство проводили с превеликой пышностью, с трубами, барабанами и даже трещотками. Сам же зал оказался огромен и почти пуст. По стенам — узкие ленты орнамента, под высоким потолком — светильники в простых железных люстрах, высокие ровные окна, совершенно гладкий — ступить страшно — каменный пол. Ни золота, ни серебра, ни цветной мишуры, только скромный глиняный бурхан в дальнем углу.

«Слоненок»…

Хья Хианг оказался не синим, а темным, почти черным. Издали даже на камень не походил, скорее на огромный кусок оплывшего воска. Как Иван Кузьмич ни присматривался, ничего слоновьего в реликвии не заметил. Хья Хианг больше напоминал невероятных размеров грушу, по чьей-то непонятной фантазии подвешенную в центре пустого зала. Подвешенную — но как? Ни веревок, ни цепей, пол да потолок, а между ними — недвижная громада…

Кречетов долго вглядывался в темную неровную поверхность, пытаясь заметить в глубине синий огонек. Не удалось — камень был холоден и тих. «Слоненок» спал.

«Оптический обман» — констатировал по возвращению из дворца комиссар Мехлис, но без особой уверенности. Красный командир предпочел отмолчаться. «Обычно гостей приводят к «Слоненку» днем.» — сказал ему товарищ Ляо. Это — обычно. А когда бывает не-обычно? Лев Захарович напишет в отчете о «новейшей технике». Мало же увидели «Чужие глаза»!..

— Иван Кузьмич!..

Красный командир недоуменно поглядел на недопитую кружку с чаем. Крепко же он в задумчивость впал, не хуже желтого монаха и в ихнем дацане! Привстал, на гаснущий костер поглядел, на примолкших серьезных бородачей…

Чайка!

Девушка стояла совсем рядом, возле разбросанных по земле малиновых углей. Недвижное, в еле заметных пятнах, лицо, закрытые веки, пальцы спрятались в рукавах шитого серебром халата…

Дрогнули губы.

— Да простится недостойной за ее нескладную речь…

Глубоко вздохнув, Чайка открыла глаза. Рука плавно взметнулась вверх.

— Ом падме хум! Дорога, как и песня, иногда кажется бесконечной. Но всему есть предел, скоро наш путь завершится. Чем, еще не знаю, ночь перед моим взором слишком темна. Но я хотела сказать вам всем спасибо…

Низко склонила голову, выпрямилась, шагнула вперед:

— Ни у кого из великого рода Даа-нойнов, потомков Субэдэ, правой руки Потрясателя Вселенной, не было еще подобного войска — столь малого, и столь отважного. Я никогда не забуду вас, друзья!

Переждав крики, вновь рукой махнула, улыбнулась сквозь слезы.

— Хотела спеть для вас «Улеймжин чанар», но моему голосу, и моей душе это сейчас не по силам. Недавно, в час бессонницы, я вспоминала наши песни, которые слышала еще ребенком. Одну попыталась перевести на русский. Пусть песня скажет то, что не смогла я сама…

Вздохнула, расправила плечи.

— Над горами Куньлунь золотая восходит луна,

И плывет в облаках беспредельных, как море, она.

Резкий ветер, пронесшийся сотни и тысячи ли,

Дует здесь, средь пустыни, от родины нашей вдали.

Но мы помним о дружбе, и яшмы прочнее наш строй,

Будет выполнен долг, и солдаты вернутся домой!..

^[44]

Когда откричали и отхлопали, Чайка вновь поклонилась, собираясь уйти, но кто-то из бородачей, встав, обратился к Кречетову:

— Непорядок, Кузьмич! Ты не молчи, ты слово скажи. От всех нас!

Красный командир откашлялся, гимнастерку одернул. Подумал немного, вперед шагнул…

— Пу-гу! Пу-гу…

Черная тень метнулась над костром. Покружила, место выбирая, и рухнула вниз, прямо к ногам Ивана Кузьмича. Негромко ахнула Чайка, кто-то из бородачей резко вскинул карабин.

— Гришка…Гришка!.. — прошелестело вокруг.

Ярко вспыхнули желтые глаза. Филин покрутил головой, резко щелкнул клювом, ударил когтистыми лапами в песок.

— Пу-гу!

Крылья рассекли воздух. Черная тень исчезла в густых весенних сумерках.