Око силы. Четвертая трилогия (СИ)

Леонид отвернулся. Власть, политика, амбиции всемогущих Скорпионов, судьба замершей в ожидании страны – все теряло смысл в этом скорбном пристанище. Вождя уже не было, маленький человечек, сраженный безумием и болезнью, доживал последние дни. Чья-то рука перевела стрелку, и поезд на всех порах устремился в неведомую бездну.

Тогу богу. Ни дна ни покрышки.

5

Зотова еще раз проверила «маузер номер один», уложила в кобуру – да и убрала с глаз подальше, чтобы мысли плохие в голову не лезли. И так уже навспоминалась, пока оружие чистила. Про войну старалась не думать, но память все равно удружила.

…«Матушка, а что это за снимок у батюшки в альбоме?» Отца уже месяц как убили, первая боль прошла, гимназистка Оленька разбирает старые фотографии. Одну из них, с оторванным уголком, опознать не смогла, показала маме. Та, почему-то смутившись, отвечала неохотно. Дальняя, мол, отцова родственница, двоюродная тетка. Актриса, в хороших домах ее не принимали.

А на фотографии – ничего особенного. Щеки толстые, подбородок двойной, носик вверх торчит, волосы собраны в «дульку». Не Сара Бернар.

Позже узнала и подивилась еще более. Евлампия Кадмина, любимица самого Чайковского. Отец, молодой юнкер, письма ей чуть не каждый день посылал, а она их нераспечатанными назад отправляла. Так что не просто тетка, не зря мать смущалась.

Хоть и не Сара Бернар, а царила Кадмина на сцене, пусть больше на провинциальной. Цветы, поклонники, страстные признания в стихах и прозе… Потом и сама влюбилась, да так, что наглоталась серных спичек и померла, два дня промучившись.

Гимназистке Оленьке даже плохо стало. Не от того, что погибла папина тетка, а от того, как глупо ушла. Сперва бог весть в кого влюбиться, а после спички прямо на сцене жевать!

Зотова, присев за пустой стол, уткнулась подбородком в сжатые кулаки. Дура она, Евлампия Кадмина, не тем будь за гробом помянута. А с другой стороны, актриса знала, за что помирает. Ей же, Ольге Зотовой, и такого не дано. Ударил бы точнее Мертвый Всадник, полтавский дворянин Барбович, ушла бы красный замкомэск счастливой, словно с собственной свадьбы.

Фу ты, мыслишки!

Девушка, покосившись на дверь, кашлянула, пробуя голос. Не напугать бы соседей! Вздохнула да и завела хриплым шепотом:

Завеса спущена! Не надо притворяться!

Окончен жизни путь, бесцельный и пустой!..

Сзади, за перегородкой, что-то негромко стукнуло. Ольга лишь удивилась, петь не переставая.

Нет сил надеяться, нет сил сопротивляться,

Настал расплаты час с бездушною судьбой!

Чему шуметь-греметь в пустой комнате? Не иначе ветер в форточку ударил. Открыла, чтобы проветрить, да и забыла за делами.

Зачем же с прежнею мучительной тоскою

Сомненья прошлых дней закрались в сердце вновь? —

Не согласился веселый детский голос. Зотова охнула, вскочила, уронив стул.

И вместо нового, желанного покоя —

Волненья старые, тревога и любовь!..

Из-за раскрытой дверцы выглянула румяная мордашка. Наталья Четвертак довольно улыбалась.

– Вы меня все-таки услышали, тетя Оля. Это я чемодан через окно втаскивала, чтобы соседям на глаза не показываться. Там в чемодане – кварцевая лампа, но не такая, как была, настоящая…

Кавалерист-девица шагнула вперед, потерла ладонью глаза.

– Через окошко, значит? Летать научилась?

– А как вы догадались?

Девочка, легко оторвавшись от пола, на миг зависла под люстрой, а затем звонко шлепнула босыми пятками о паркет. Хотела обнять Ольгу за плечи, но не хватило росту – руки сомкнулись на пояснице.

– Я не только летать умею, я еще много чего… Тетя Оля, почему вы плачете? Не нужно плакать, все хорошо, все замечательно. Не плачьте, не надо, не надо!..

Глава 12

Врата Агартхи

1

– Боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии не нуждается в траншеях! – Указательный перст товарища Мехлиса уверенно ткнулся в зенит. – Ибо коммунист обязан грудью встречать всякую опасность. Не прятаться в грязных, пропитанных страхом норах, но наступать, наступать, наступать! Днем и ночью, без перерыва, без сна и отдыха!..

– Вообще без сна? – уточнил Иван Кузьмич, поудобнее усаживаясь на сложенный вчетверо войлок. – А как насчет обеда и оправки?

Представитель Центрального Комитета поморщился.

– Я слышу голос желудка и кишечника, а хотелось узнать мнение настоящего большевика. Товарищ Сталин под Царицыном показал всему миру, как нужно воевать. Первая атака, вторая, десятая – и так сутки подряд, трое суток, неделю… Я бы вычеркнул полевые кухни из списков полкового имущества. Жрать – это низменный буржуазный предрассудок!..

Товарищ Кречетов, покивав согласно, допил чай, хрустнул кусочком сахара. Слушая пламенного коммуниста, он не переставал коситься налево, где топталась разведка, которой давно пора прийти и доложиться. Вместо этого двое плечистых бородачей, братья Епанчины, о чем-то оживленно толковали с врагом трудового народа Унгерном. Бывший генерал этим утром сам напросился в дозор. Сходили, вернулись и, видать, ругаться принялись.

– Вы меня совсем не слушаете, – в голосе Мехлиса колокольцем прозвенела обида. – Это не по-партийному, ибо коммунист…