Око силы. Четвертая трилогия (СИ)

Иван Кузьмич хотел было внести ясность, но посол внезапно поднял руку. Двое монахов, стоящих за его спиной, поклонились и молча проследовали в шатер. Вернулись через минуту, волоча нечто напоминающее здоровенную бутыль вина, для неведомой надобности завернутую в белую холстину. Подтащили ближе, поставили на песок, вновь склонились в поклоне. Господин Ринпоче, неспешно встав, положил руку на «бутыль», вновь дернул губы в усмешке.

– У нас есть предание о волшебном музыкальном инструменте, монгольском рожке эвэр-буре. Его звук прогоняет злых духов и зовет на помощь святых защитников…

На этот раз переводчик не торопился, говорил распевно, с немалым чувством.

– Даже сам Гэсэр-хан бросит свои многотрудные дела, что пособить зовущему. В детстве господину Ринпоче очень нравились такие сказки. Время легенд ушло, но не ушли защитники. Нам обязательно помогут.

Посол выразительно пошевелил пальцами, и один из монахов поспешил снять холстину. Товарищ Кречетов шагнул вперед, поглядел с интересом.

– Так, значит? Ну… Попробовать можно.

* * *

Скалу заметил барон. Приложил ладонь ко лбу, прищурился, ткнул пальцем:

– Вот-с, извольте видеть!

Издали скала напоминала неровный рыжий столб со скошенной вершиной. Как выяснилось, она, первая на пути, имеет собственное имя. Кречетов предположил, что ее называют Часовой, но Унгерн, зловеще хихикнув, пояснил, что имя, в переводе с китайского, означает Вкопанный Мертвец. Ехавший тут же Мехлис меланхолично посоветовал переименовать каменное диво во Вкопанного Беляка. Барон окрысился и привычно зарычал.

На этот раз ехали втроем, если Гришки-филина не считать. Иван Кузьмич, не пустив Унгерна в дозор, велел ему смотреть направо в поисках тропы, несмотря на его уверения в том, что до нужного места ехать еще не один час. Рисковать бароном в такой решительный момент товарищ Кречетов не хотел. А поскольку Лев Захарович никак не мог оставить его без комиссарского присмотра, ехали вместе, причем беляк и представитель Центрального Комитета, как и ожидалось, беспрерывно язвили друг друга.

Вместе с тем красный командир не мог не отметить, что, за вычетом дежурной ругани на вечную тему вавилонских масонов и японских наймитов, беседа между супостатами шла достаточно конструктивная. Барон весьма живо и даже в лицах воспроизвел один из допросов в штабе Пятой армии, на котором ему пришлось рассказывать о спрятанных сокровищах.

– И вот, представьте, господин Мехлис, – продолжал бывший генерал, начисто забыв о Вкопанном Беляке. – Делаю я серьезную мину и говорю господину Красному Торквемаде: так точно, есть такой грех, спрятал от трудового народа сокровища. Тот даже подпрыгнул, слюну пустил мелкой струйкой. «Сколько?!» – спрашивает, а у самого на физиономии чуть не блаженство. Пуда три, говорю, может, даже с половиной. Он мне карту под нос, я ему все нарисовал, изъяснил, схему набросал с приметами, точно у господина Стивенсона. Он из камеры выскочил, даже конвой забыв прислать, побежал в свой Синедрион докладывать. И что бы вы думали? На следующий же день искать поехали чуть ли не целым батальоном. Это мне уже потом рассказали в Красноярской тюрьме, после того, как холостыми пальнули и землицей присыпали…

Кречетов между тем смотрел вперед, на приближающего Мертвеца. За ним угадывались другие скалы, такие же рыжие, но еще повыше. У подножия теснилась небольшая рощица туранга – пустынного тополя. Если верить барону, часа через две такие же скалы появятся и по левую руку. Достав часы, Иван Кузьмич прикинул, что у Врат Пачанга они будут, как и предполагалось, в полдень или получасом позже.

– Нет-нет, господин Мехлис, я и не думал обманывать ваших комиссаров. На первом же допросе обещал говорить только правду и слова своего ломать не намеревался. Там, в тайнике, не три пуда оказалось, а все пять. И сибирские, и семеновские, и керенские, и даже николаевские. Этих, правда, немного, фунтов шесть. Так точно-с, бумажные деньги они же, хе-хе, ассигнации, слегка, конечно, уже подгнившие. Везли мы их из Даурии на телегах, а уже на монгольской границе решили закопать, чтобы с лишним грузом не возиться. Золото-то у меня было, пусть и немного, но кто же такое закапывать станет? Война на деньги прожорлива, до Урги все и потратил…

На первом же привале Иван Кузьмич собрал «серебряных» и велел пересчитать боезапас – весь, до последнего патрона. Прибавив мысленно то, что имелось в обозе, он решил, что к пулеметам надо ставить надежных, дабы ни одна очередь не ушла впустую. Имелась, конечно, надежда, что у Врат засады не будет, но очень уж слабая. Чужаков видели утром, причем обнаглевший вражеский дозор почти не прятался.

Тем временем товарищ Мехлис, весьма заинтересовавшись финансовым вопросом, пытался вызнать у врага трудового народа, как был организован учет и контроль в его Азиатской дивизии. Барон мог лишь развести руками:

– Помилуйте, или я двойную бухгалтерию изучал? Деньги держал при себе, выдавал по строгой надобности. Не пересчитывал, по весу определял. Подниму мешок, в руке подержу, встряхну для верности…