Око силы. Четвертая трилогия (СИ)

Иван Кузьмич поглядел на погруженную во мрак вершину холма, призадумался. За эти дни он успел рассмотреть Синий Дворец во всех подробностях, благо, бинокль всегда под рукой. Норбу-Онбо строили на совесть, и для мира, и для войны. По склону холма — ряды высоких белых стен с острыми зубцами, две дороги, ведущие наверх, тоже прикрытые стеной, но уже пониже. А за стенами — сам дворец, причем не синий, а скорее, бурый. В центре — главное здание в восемь этажей, слева и справа — пристройки. Еще правее — решетчатая причальная мачта для гостей-дирижаблей. А более ничего приметного, кроме радиоантенны над главным зданием. Товарищ Мехлис, тоже антенну увидевший, предположил, что радиостанцию первоначально разместили в самом дворце, а уж потом принялись строить гиперболоид.

Особой охраны у дворцовых стен красный командир не приметил. То ли внутри спрятана, то ли здешний народ беспечностью страдает. Сам же Нору-Омбо для защиты неплох, такую громаду лишь гаубицами расковырять можно. А если учесть, что строено все еще до огнестрельной эры, то дворец и вправду можно считать твердыней. Насчет Колеса Времени Иван Кузьмич твердого мнения не имел, но с батальоном полного состава и нужными запасами взялся бы продержаться за этими стенами недельку-другую.

Чайка рассуждала иначе. Прежде чем начать рассказ, она поинтересовалась у «славного воина», на что похож Нору-Омбо ночью. Про гору Иван Кузьмич сообразил только с третьего раза. Если подумать, то и вправду на гору похоже. Словно бы надстроили холм, но так, что дворец с земной твердью единым целым смотрелся.

— Синий Дворец начали возводить четыре века назад, — негромко заговорила Чайка. — Пачанг восстал из праха, и его правитель повелел соорудить олицетворение власти и веры на месте старого храма, основанного самим Соманатхой. Сейчас древние камни можно увидеть в одном из залов, их оставили, как память о старом Пачанге. Но главная святыня сохранилась. Под дворцом, как раз посередине, находится пещера, в которой великий проповедник скрывался от врагов. Туда пускают немногих, рассказывают же всякое, и трогательное, и страшное. Именно там якобы находится вход в Недоступное Царство.

— В Агартху, что ли? — сообразил Кречетов. — Его превосходительство меня ею пугать изволил. Гробы, значит, огнем горят, мертвецы чуть ли не вприсядку пляшут. И еще какой-то Блюститель вроде начальника здешней ВЧК.

Чайка только головой покачала.

— Каждый видит в святыне то, что может и хочет. Барон смог разглядеть только гробы и мертвецов. Пусть его! Блюститель же — прозвище Соманатхи, точнее, его не слишком удачный перевод. Великого проповедника называли Ракхваала, на языке хинди этот Тот, Кто Ничего Не Упускает Из Виду.

— Всеведущий, значит, — прикинул Иван Кузьмич. — А может у них там, во дворце, еще один Соманатха завелся?

Сказал и язык прикусил. Чайка, конечно, член Сайхотского ревсоюза молодежи и человек политический грамотный, но лучше ее такими вопросами не смущать. Девушка, однако, отреагировала на удивление спокойно.

— Воин, славный в наших краях, и в самом деле умеет видеть сквозь ночную тьму. Правители Пачанга носят титул Хубилгана — Перерожденного. Считается, что каждый из них — очередное воплощение Соманатхи. В Лхасе этого не признают, два века назад тибетцы послали в поход свое войско, чтобы сломить гордыню Пачанга. Войну они проиграли, и после этого стали распускать слухи, будто город защищали неприкаянные духи-цха. Об этом написано в поэме «Смятение праведного», в библиотеке Хим-Белдыра есть старый свиток, привезенный из Китая… Но мы говорим о дворце. Воин, славный в наших краях, спрашивал о синем огне. Он его сейчас видит?

— Наблюдаем! — с готовностью отозвался Кречетов, доставая бинокль. Духи-цха, пусть и полезные в деле обороны, это, как ни крути, поповские байки. А вот огонек — дело реальное. Тем более, задача не казалось сложной. Огоньков было не слишком много, с три десятка. Дюжина — поверх стенных зубцов, еще столько же — большим желтым пятном посередине, остальные же вразброс, маленькими неяркими звездочками. Иван Кузьмич провел биноклем слева направо, примечая каждый огонек.

— Отсутствуют, — констатировал он, пряча оптику. — Лампочки, видать, поменяли.

— Рано еще, Кузьмич! — откликнулись сзади.

Двое «серебряных», наскучив бездельем, незаметно подъехали, дабы тоже принять участие в ночной рекогносцировке.

— Рано для синего. Я дважды время засекал, и каждый раз после двух пополуночи выходило. А сейчас еще без трех минут.

— Стало быть, график у них, — понимающе кивнул красный командир. — Обождем, не холодно вроде. Вы как, товарищи?