Око Силы. Трилогия. 1991 -1992 годы

– Не-а, не ярт. Только у него этот след, биополе который... Какой-то другой, будто на куски разорванный.

Келюс задумался, вновь вздохнул:

– Надоели мне эти тайны! Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!..

Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:

– Вот что, господа, а также товарищи и граждане!.. По-моему, пора объясниться. Влипли мы по крупному, но уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат...

– Не-а, не уеду, – отозвался дхар. – Такие и дома достанут. Да и втроем, елы, веселее.

– Так вот. Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День – сами знаете...

Лунин, постаравшись быть точным, изложил все, от виденного в Белом Доме до соображений по объекту «Ядро».

– В спину нам били, – это точно. И Китаец этот... – согласился Фрол, чуть подумав. – Во дела выходят! А я и не знаю, чего сказать. Я ведь дхар, да только от дхаров, считай, ничего уже и не осталось. Старики померли, язык почти забыли. Меня хоть дед учил, он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это все было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было – убивали за такое. Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете!..

Смеяться, конечно, никто не стал. Фрол без особой охоты повторил то, что помнил о краснолицых яртах, а затем все поглядели на Корфа. Тот почесал затылок.

– Знаете, господа, не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы бы мне поверили охотнее...

– Ладно, Михаил, давайте попробую сам, – предложил Лунин. – Вы – разведчик, связной, потомок русских эмигрантов. Вас переправляют по секретному каналу, вроде той комнаты в Белом Доме. После похищения этого... скантра, установка не работает. Документов у вас нет, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?

– Нет же, нет! – с отчаянием в голосе воскликнул барон. – Я действительно курьер. Вначале тоже думал – линия связи, этакая дыра в пространстве... Только у нас тут вообще нет никакого посольства!..

– У кого – у вас? – не выдержал Келюс.

– У Вооруженных Сил Юга России, – безнадежно вздохнул Корф. – Я бывший командир второго батальона Марковского полка, за Германскую имею Владимира с мечами и две Анны. Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету... Все, можете звать санитаров, я готов!

Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая протаптывать петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова ранен. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который, ежели верить названию, занимался транспортными перевозками.

Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем барон открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них обычно сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек, другой, такой же немногословный, вручал полковнику запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.

В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы – в Харькове в эти дни стоял теплый май. Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из редких намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта – полковник уже знал, что его зовут Семеном – вдруг стал ругать большевиков, называя их почему-то «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка – август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь.

...Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, а незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина...