Око Силы. Вторая трилогия. 1937-1938 годы

Ахилло, решив ничему не удивляться, погрузил пальцы в пулеметное нутро. Особым специалистом он себя не считал, но подобная система была знакома.

– Да не лезь туда, пальцы отшибет! – тут же поморщился хозяин кабинета. – Ты б еще кой чего другое туда вставил. Да не лезь туда, говорю! Тут, наверно, пружина гавкнулась…

Михаил был и сам не рад, что вместо доклада по всей форме занялся бог весть чем, но дела привык доводить до конца. Он аккуратно взял лапищу рыжего детины за рукав и отодвинул в сторону.

– Ты чего? – возмутился тот. – Да я эту машинку…

– Ты еще язык туда вставь! – не выдержал Михаил, иногда умевший попадать в тон. Что случилось с пулеметным затвором, он уже догадался. Последовал щелчок, затвор клацнул, и детина облегченно усмехнулся.

– Ну, молоток! А я эту фигню просмотрел. На тряпку, оботри руки!

Вытирая с пальцев масло, Михаил быстро прикидывал, как действовать дальше. Но рыжий детина перехватил инициативу.

– А ты откуда такой грамотный? Постой, постой да ты же «малиновый»!

Имелся в виду, естественно, цвет петлиц на гимнастерке Михаила.

– Какой есть. Мне, собственно, старшего лейтенанта госбезопасности Ерофеева.

– Я Ерофеев, – сообщил рыжий, оправляя комбинезон. – Ерофеев Кондратий Семенович. А ты чего – капитан Ахилло?

– Не похож?

Михаил, внезапно сообразив, что в документах он по-прежнему старший лейтенант, а на петлицах у него «кубари» вместо «шпалы». Ерофеев, в свою очередь, вытер руки и полез в ящик стола. Оттуда была извлечена папка.

– Ты?

На стол легло несколько фотографий: Михаил вместе с отцом, он же – еще в лейтенантской форме, и совершенно не известный ему снимок, сделанный прямо на улице.

– Вроде, ты, – старший лейтенант госбезопасности бросил папку в ящик стола. – Чего не по форме?

– Взаимно.

Ахилло понял, что сесть его не пригласят, и устроился сам на одном из двух имевшихся в кабинете стульев. Ерофеев отодвинул в сторону пулемет и вытащил пачку «Севера».

– Дыми, капитан! Я не в форме, чтоб об эту хрень не замазаться. Заело вчера на стрельбах, а в мастерскую отдавать жаль. Еще испортят!..

– А я – на нелегальном положении, – невозмутимо пояснил Михаил, угощаясь папироской. В ответ послышался довольный смех:

– Это правильно, капитан. Ладно, вино будешь?

– Прямо сейчас?

Снова смех – довольный, с оттенком снисходительности.

– Да я тебе не водку предлагаю, чудило! Винцо «Курдамюр», как раз для знакомства. А вам чего, Николай не позволяет?

Ахилло уже слыхал, что «лазоревые петлицы» называли всесильного Ежова просто по имени. Между тем на столе появились стаканы и початая бутылка.

– А закусить? – поинтересовался Михаил, отметив, что вино коллекционное, из самых лучших.

– Тебе что, к «Курдамюру» селедку? – возмутился Ерофеев и, порывшись в тумбе стола, бросил рядом с бутылкой плитку шоколада:

– Для дам, между прочим, держал. Ты чего, может из интеллигентов?

– Из них…

Михаил уже сообразил, что и подобный тон, и дамское винцо – неспроста. В этом учреждении умели «бутафорить», как это именовалось на профессиональном жаргоне, не хуже чем в Большом Доме.

Стаканы цокнули. Вино оказалось превосходным, и Михаил пожалел, что курит «Север», а не что-нибудь более подходящее к случаю.

– Зови меня «майор», – заявил Ерофеев, нюхая кусок шоколада, – так короче будет. А хочешь – зови по фамилии, мне один черт. Приказ читал?

– Чей? – самым невинным тоном осведомился Ахилло.

– Ну, е-мое, наивный! Да вашего Николая! Ты, стало быть, поступаешь в мое распоряжение вместе с зэком. Я – главный! Усек?

– Это с каких еще чертей?

Последовало возмущенное хрипение:

– Ты чего, неграмотный? Тебе прочесть?

– У меня с согласными плохо, майор. В приказе сказано, что я должен сопровождать заключенного…

– Ну да, – кивнул Ерофеев. – А повезу вас я. Так что теперь я для тебя и отец, и мать, и воинский начальник. Распустил вас Николай, смотрю! Давно чистить пора, ой пора!..

В таком тоне о «железной когорте партии» НКВД не решались говорить даже маршалы. За болтовней майора крылись вещи очень серьезные. Так думал не он один: «лазоревые» только ждали приказа, чтобы разорвать на части «малиновых».

– А вас чистить кто будет?

– Нас? – поразился майор. – Да нас то за что? Это вы, как Феликс умер, нюх потеряли. Кирова прошляпили, «Правый центр» прошляпили! Только и заслуги, что Тухачевского, гада купленного, скрутили, да и то с чужой помощью! Вам только баб на допросах тискать да конфискат разворовывать!

– Ты что, мою реакцию проверяешь? – невозмутимо отозвался Ахилло.

– Никак, пуганый? – хмыкнул майор.

– Пуганый.

– А-а-а! Чуешь, что Сибирью пахнет! Так ведь все равно не убережешься. У вас в Большом Доме смертность похлеще, чем от холеры. Жрете друг друга, всех головастых выбили, оставили придурков, что ни уха ни рыла в оперативной работе не вяжут!

Крыть было нечем. Рыжий говорил правду.

– Ладно, капитан, забудем. Хлебнем и поехали за твоим Гонжабовым.

Рука Михаила, державшая стакан, дрогнула:

– За каким Гонжабовым?

– А за таким! – майору вновь стало весело. – Который Сидоров. Ты на колесах? Нет? А, все равно, я бы на вашей колымаге не поехал! Вечно у вас свидетели под откос валятся…