Око Силы. Вторая трилогия. 1937-1938 годы

Странно… Впрочем, Виктория Николаевна, читала о чем-то подобном. Исчезает личность. Того Орфея, которого она знала, уже нет. Есть кто-то другой, запертый в одноместной палате на четвертом этаже с охраной у дверей. Этот другой помнит Горация, но не помнит ее…

Ника сама поразилась своему спокойствию. Не закричала, не задохнулась от боли. Наверное, потому, что уже поняла: этим не помочь.

– Я – немного врач, – она заговорила негромко, без эмоций. – Вы не могли бы точнее называть диагноз?

Пустельга покачал головой:

– К сожалению, нет. Думаю, вы сможете узнать об этом сами. Я, как вы уже догадались, появился здесь не по собственному желанию…

Он ничего не скрывал, и эта откровенность вызывала доверие. Возможно, в этом тоже был расчет – искренность всегда ценится.

– Я сотрудник наркомата госбезопасности. Вам велели передать следующее: болезнь Юрия Петровича очень опасна, но излечима. Требуется ваша помощь. Если вы согласны…

– Но что я могу?

– Вы сможете спросить и об этом… Кстати, должен извиниться за своих, так сказать, коллег, – Сергей поморщился. – Мы попросили посмотреть за вами, чтобы вы не исчезли из города, а они, идиоты, устроили фейерверк…

Легче не стало. Что НКВД, что госбезопасность! Волки…

– Скажите, Сергей… – нерешительно проговорила она. – Вы думаете, излечение возможно? Вы не врач, но вы же контрразведчик, должны понимать…

Пустельга еле заметно дернул плечами.

– Понимаю так: Юрий Петрович нужен начальству позарез – здоровый и невредимый. Для этого они готовы пойти на все. Тот человек, который этим руководит, обычно не ошибается.

– Ясно… А вы, Сергей? Почему используют вас, больного? Для пущей убедительности?

– Наверное, – Пустельга вновь надел черные очки и отвернулся. – Мне сказали… Мне обещали, что если вернут память Орловскому, вылечат и меня. Иначе… В общем, мне осталось немного…

Нике стало не по себе. Вот, значит, как умеют работать эти штукари! Она взглянула на Сергея. Молодой человек сидел по-прежнему отвернувшись, нелепые темные очки закрывали глаза…

– Я… должен вам кое-что сказать, Виктория Николаевна. Вы напрасно не ушли. Я специально не сразу устанавил за вами наблюдение, но вы чего-то ждали. Сейчас у вас уже нет выбора. Если не поможете – Орловский проживет недолго. Поможете – он попадет к ним в руки и вряд ли уцелеет…

Ника застыла, не в силах вымолвить слова. Самое страшное, о чем она боялась и думать, оказалось правдой.

– Мы все оказались причастны к чему-то страшному. Узнав такое, живут обычно недолго. Меня им даже не придется убивать – дойду сам. Но я подумал…

– Что вы предлагаете, Сергей?

Ей показалось, что эти слова произносит кто-то другой, посторонний, кому не надо бояться, кому не придется умирать.

– Играть по их правилам. Пока. Но наступит момент – уверен в этом! – когда вы окажетесь не в их власти…

– Разве такое возможно?

– Возможно!

Очки с глухим стуком упали на асфальт, но Сергей даже не заметил. Тусклые глаза загорелись живым светом.

– Возможно, Виктория Николаевна! Не верьте им, ни одному слову! Не верьте – и ждите. Если сможете, отомстите! За всех нас…

Пустельга поднял очки и резким движением сунул их в нагрудный карман.

– Вы справитесь! Они не всесильны…

– Я постараюсь, Сергей…

Ника старалась говорить спокойно, хотя в эту секунду ей больше всего хотелось вскочить и убежать – все равно куда, лишь бы подальше от этого ужаса.

– У меня к вам есть просьба… Виктория Николаевна, расскажите, как мы познакомились?

Ника чуть было не спросила: «Зачем?», но вовремя спохватилась.

– Мы с вами впервые увиделись… Да, конечно, в конце сентября прошлого года на премьере «Кутаиса» во МХАТе. Вы посмотрели на меня, я на вас… Кажется, с моей прической было не все в порядке…

Она поглядела на Сергея. Тот даже не улыбнулся – слушал, сжав губы и прикрыв глаза, словно опасался узнать что-то страшное.

– А познакомились мы с вами тоже в театре, но уже в Большом, на «Аиде». Миша Ахилло вас тогда представил как своего начальника, а вы еще шутили, что заставляете его по утрам делать гимнастику…

Пустельга кивнул, и Ника вдруг поняла, что ему больно – невыносимо, жутко.

– И потом еще раз, в самом начале ноября. Вы шли по набережной, была очень плохая погода…

Виктория Николаевна помолчала.

– Я еще тогда удивилась. Это случилось почти в том же месте, где я когда-то встретила… одного моего хорошего друга. Странное совпадение!..

– У вас хорошая память, – Пустельга встал и машинально одернул гимнастерку. – Спасибо! Может, еще увидимся…

Ника хотела ответить, но Сергей приложил руку к козырьку и быстро зашагал в сторону больших ажурных ворот, ведущих к Главной Площади. Вновь вспомнилась их последняя встреча. Тогда Пустельга тоже выглядел невеселым, но глаза были другими – живыми, яркими. Что они с ним сделали? Может, дело даже не в нем, а в ней самой? Ее хотели напугать – по-настоящему, до потери воли. Это почти удалось… Неужели он прав, и она сможет что-то сделать? Но ведь и Флавий тоже думает так! И даже старый священник, видевший ее в первый раз в жизни, почему-то уверен… Они не всесильны? Может, правда? Нет, не может – правда! Они не всесильны!..