Око Силы. Вторая трилогия. 1937-1938 годы

Ахилло сходил в театральную кассу, которая, как выяснилось, находилась на втором этаже Главного Управления, и вскоре вернулся с билетами.

– Пятый ряд, в середине, – торжественно сообщил он. – Цените, отец-командир!

Сергей в очередной раз разглядывал размашистую резолюцию наркома на своей докладной. «Разрешаю. Н. Ежов». Похоже, если бы он попросил батальон ОСНАЗа, ему тоже не отказали бы. Таинственный человек в капюшоне отвечал за свои слова…

– Что? – Пустельга взглянул на билеты и улыбнулся:

– Пятый ряд? Михаил, да вам цены нет!

– Вот именно, – усмехнулся Ахилло. – Ладно, брюки гладить? В штатском пойдем?

Приличного костюма у Сергея не было, но признаваться в подобном не хотелось.

– Ну… в штатском, так в штатском. А какая пьеса-то?

Михаил воздел руки вверх с выражением полного недоумения:

– Отец-командир, ну вы и заработались! Вся Столица только об этом и говорит. В «Правде» же написано!

Увы, дни были настолько горячие, что даже в «Правду» Сергей не заглядывал.

– Пьеса в трех действиях, именуемая «Кутаис», сочинения известного драматурга Афанасия Михайловича Бертяева. Посвящена молодым годам и началу революционной деятельности товарища Сталина.

– Бертяев? – Сергей вспомнил свой недолгий театральный опыт и удивленно переспросил:

– Бертяев Афанасий Михайлович? Про товарища Сталина? Это который «Время Никулиных» написал, да?

Во время короткой стажировки в Столице Сергею удалось попасть на этот нашумевший спектакль. «Время Никулиных» рассказывало о злоключениях семьи белогвардейского полковника и нескольких его друзей в охваченном смутами Киеве. Сергей тогда весьма удивился, отчего, несмотря на резкие отзывы критиков, спектакль продолжал идти.

– Смотрели? – понял Ахилло. – Да, любопытная история. Спектакль хотели прикрыть, но заступился сам товарищ Сталин.

– Что?! – Пустельга удивленно моргнул.

– Ну да. Он заявил, что даже если такие люди, как эти Никулины в пьесе, капитулируют перед Советской властью, то зритель неизбежно убедится в закономерности нашей победы. Долг платежом красен. Вот и «Кутаис»…

– Он что, долги отдает? – Пустельга внезапно почувствовал смутную неприязнь к незнакомому ему драматургу.

– Все может быть, Сергей. Но Бертяев не конъюнктурщик. Он умница, блестящий человек, талант. Если он написал «Кутаис», значит, так надо…

Пустельга не так и не понял – кому, собственно, надо? Бертяеву? Товарищу Сталину? Советской власти?

Ближе к концу дня Сергею пришлось завернуть в канцелярию с очередной стопкой бумаг, которые требовалось завизировать. Пришлось, однако, подождать. Коридор второго этажа, обычно людный в начале дня, теперь был пуст. Пустельга стоял напротив двери канцелярии, рассматривая красочный плакат с поучительной надписью: «Товарищ, стой! В такие дни подслушивают стены. Недалеко от болтовни и сплетни – до измены!» Старший лейтенант перечитывал эти строчки, наверное, в десятый раз, когда совсем рядом, за углом, услышал странные звуки. Кажется, кто-то плакал… Он не успел даже удивиться, когда резкий, визгливый мужской голос произнес:

– Немедленно прекратите! И не смейте больше приходить сюда!

– Но товарищ… гражданин Рыскуль… Я вас прошу… умоляю… товарищ…

Судя по голосу женщина была молодой и очень несчастной.

– Но… я не могу… Я лучше умру!

– Дело ваше, – отрезал мужской голос. – Умереть мы вам не дадим. Послезавтра я вам позвоню…

Вновь послышался плач и тихие удаляющиеся шаги. Тут, наконец, дверь канцелярии открылась, на пороге появился полковник из Столичного управления, и Пустельга с облегчением шагнул вперед.

– Извини, старший лейтенант. Бумаги, черт их! – вздохнул полковник. Сергей понимающе кивнул и уже шагнул в открытую дверь, но, не удержавшись, посмотрел назад.

…Из-за угла выходил невысокий полный мужчина с мясистыми отвисшими щеками и приплюснутым носом, на котором болталось пенсне. Товарищ Рыскуль оказался комиссаром госбезопасности третьего ранга…

Вечером, прощаясь с Михаилом, Пустельга не удержался и спросил о Рыскуле. Тот пожал плечами:

– Заместитель начальника Столичного Управления. Редкая сволочь, связываться не советую…

Дальнейшие расспросы отпали, и Сергей невольно пожалел неизвестную ему женщину. Что-то в этом деле ему чрезвычайно не понравилось.

На премьеру Сергей одел свой единственный костюм, потратив часа два на приведение его в порядок. Костюм был старый, сшитый три года назад в Ташкенте. Сергей повязал узкий темный галстук и без всякого энтузиазма взглянул на себя в маленькое зеркальце. Когда же они встретились с Михаилом, настроение и вовсе испортилось – тот оказался одет не в пример своему начальнику. В штатском Ахилло смотрелся куда лучше, чем в привычной форме, и Пустельга подавил вспыхнувшую внезапно зависть.

Впрочем, дело было не только в манере одеваться. Среди шумной публики, собравшейся в фойе театра, Ахилло чувствовал себя словно рыба в воде: раскланивался, пожимал руки, шутил и несколько раз знакомил Сергея с какими-то весьма представительными гражданами. Пустельга по профессиональной привычке запоминал фамилии, но радости это не доставляло. Здесь он был чужаком.