Око Силы. Вторая трилогия. 1937-1938 годы

– А на что? – заинтересовался Ахилло. – Что-нибудь новое?

– Опера… – Карабаев замялся. – Прогрессивного итальянского композитора Джузеппе Верди. Посвящена национально-освободительной борьбе народов Африки против древнеегипетской агрессии…

– На «Аиду»? – огорчился Михаил. – Ну, Прохор! Ну хоть бы со мной посоветовались!

– А в чем дело? – удивился Пустельга. – Вам «Аида» не по вкусу?

– Да по вкусу мне «Аида»! Сергей, это очень старый спектакль. Декорации разваливаются, поет второй состав, а то и третий. Мы же Большой даже не почувствуем!

– И очень даже почувствуем, – упрямо возразил Прохор. – Я справки навел. В этом третьем составе поют выпускники этой, как его… Ну, где учат…

– Консерватории, – подсказал Сергей.

– Точно. У них голоса – не хуже, чем у прочих, просто их не пускают никуда. Давят молодежь!..

Да, лейтенант Карабаев явно был человеком дотошным! Даже Ахилло больше не возражал. Пустельга же, ни разу не слушавший «Аиду» в Большом, и вовсе не смущался старыми декорациями. Он вспомнил Ташкент, редкие гастроли третьеразрядных исполнителей, жалкую самодеятельность… «Аида» в Большом по сравнению с этим казалась чем-то недостижимым.

…Конец недели оказался неожиданно спокойным. Пустельгу никто не торопил, более того, его вновь пригласил Ежов и намекнул, что спешка в подобном деле едва ли необходима. Нарком обещал помощь – какая только потребуется.

…Перемена тона была разительна. Не иначе, кто-то всесильный заставил нетерпеливое начальство оставить в покое руководителя группы «Вандея».

В субботу перед самым окончанием рабочего дня Пустельгу вызвали в хозяйственное управление, сообщив, что ордер на квартиру он сможет получить в следующий вторник. Новость сразу же подняла настроение. Получить квартиру в его возрасте и звании, да еще, после неполного месяца службы в Столице!

Про квартиру он решил пока никому не говорить, чтобы сразу же пригласить своих сотрудников на новоселье. В общем, к воскресенью Сергей чувствовал себя и вовсе неплохо.

В отличие от мхатовской премьеры, «Аида» не вызвала наплыва зрителей. В основном сюда пришли те, кого случайно занесло в Столицу: командировочные, иногородние студенты, мелкая провинциальная интеллигенция. Вызолоченные, отделанные бархатом ложи были пусты, народ теснился на галерке, где билеты подешевле; первые ряды были также почти свободны. Сергея, впрочем, это не смутило: Большой оставался Большим.

В зале начал медленно гаснуть свет, из оркестровой ямы неслись звуки настраиваемых инструментов, когда Ахилло, уже несколько минут оглядывавший зал в поисках знакомых, внезапно хмыкнул:

– Отец-командир, взгляните! Ложа справа…

Сергей обернулся. Темнота уже окутывала зал, но он успел заметить бледное знакомое лицо, руку, лежавшую на барьере… Человек казался призраком, медленно исчезающим в подступавшей тьме.

– Бертяев! – Пустельга даже привстал. – Не может быть!

– Почему – не может? – удивился Михаил. – Он обожает «Аиду». Ни одной постановки не пропускает… Эге, да он не один!..

Любопытствовать не было времени – оркестр заиграл увертюру, тонко запели скрипки, огромный занавес, украшенный золотыми гербами Союза, медленно пополз вверх…

Пели, вопреки всем опасениям, неплохо. Дотошный Карабаев в очередной раз оказался прав: исполнители были молоды и красивы, ничуть не напоминая тучных старцев и старух, изображающих на сцене пылких влюбленных. Впрочем, сравнивать Пустельге было почти что не с чем. Он лишь однажды слушал «Аиду» в Харькове, где гастролировала какая-то провинциальная труппа. О бывшем селькоре не приходилось и говорить. Прохор слушал серьезно, чуть нахмурясь, словно присутствовал на важном допросе.

Ударил фанфарный марш. Сергей, всегда испытывавший волнение от громкого, надмирного голоса труб, откинулся на спинку кресла и тут его взгляд скользнул вправо, в сторону бертяевской ложи. Он вновь увидел драматурга. Тот сидел, возвышаясь над невысоким креслом, красивое лицо по-прежнему казалось бесстрастным и спокойным… Впрочем, Сергея удивило нечто иное. Ахилло не ошибся: Афанасий Михайлович пришел на спектакль не один…

…Она была все в том же темном платье, и лицо ее казалось таким же невозмутимым и холодным… Пустельга поспешил отвернуться. Наверное, та, которую он встретил на мхатовской премьере, тоже была любительницей «Аиды».

В антракте Ахилло принялся допрашивать Прохора по поводу классовой сущности музыки Верди. Карабаев с самым серьезным видом осудил мелкобуржуазную ограниченность великого драматурга, игнорировавшего пролетарский мелос и передавшего «Аиду» для исполнения в момент открытия Суэцкого канала, очередной затеи мирового империализма. Пустельге внезапно почудилось, что его подчиненные просто подшучивают – и вовсе не друг на другом…

Внезапно в фойе прямо перед ними появилась знакомая высокая фигура. Бертяев медленно шел по проходу, опираясь на массивную трость. А рядом с ним…

– Ага! – удовлетворенно заметил Ахилло. – Желаете познакомиться, товарищи? – и, не дожидаясь ответа, шагнул вперед.

– Микаэль, вы? – на бесстрастном лице Бертяева внезапно появилась улыбка.