Око Соломона

Аршамбо в ответ только руками развел. Положение складывалось критическое, но, по мнению шевалье де Сент-Омера, далеко не все еще было потеряно. Провансальцам следовало войти в город вслед за нурманами и оттеснить их от дворца, где засели богатые арабы. Благородный Раймунд сам возглавил решительную атаку по наведенному расторопным Боэмундом мосту. Правда, в воротах его опередил Аршамбо де Монбар с десятком спешенных рыцарей. Впрочем, никто провансальцам сопротивления не оказал. Не ожидавшие решительного штурма сельджуки либо уже покинули приворотную башню, либо полегли там под ударами крестоносцев. Но на стенах еще дрались. Шум доносился и из центра города, где, по слухам, была расположена цитадель. Надо полагать, Боэмунд бросил своих людей именно туда, дабы не дать местному беку опомниться и удержать последний оплот обороны города Маарата. Увы, надежды благородного Раймунда не сбылись. Дворец, где богатые арабы надеялись обрести безопасный приют, был взят нурманами с бою и разграблен до нитки раньше, чем провансальцы сумели до него добежать. Расторопности Боэмунда можно было только позавидовать. Нурманы в щепки разнесли входные двери, вышибли окна и проложили кровавый путь к спрятанным сокровищам по телам несчастных арабов, не делая различий между мужчинами и женщинами, стариками и детьми. Подобной жестокости Сен-Жиллю видеть еще не доводилось. Равным образом и такого количества трупов, которыми были буквально забиты все помещения дворца. Возможно впервые в жизни Раймунду, много чего повидавшему и участвовавшему во многих стычках и битвах, стало дурно от вида окровавленных тел. Возможно, арабы, обнадеженные графом Тулузским, действительно пытались оказать сопротивление, но даже и в этом случае жестокости нурманов не находилось оправдания.

Город Маарат ан Нут был взят практически за один день. К вечеру пала цитадель. Оборонявшие ее сельджуки сдались на милость Боэмунда без всяких условий. В городе начались грабежи, но особого рвения крестоносцы в этом привычном для себя деле не проявляли. Среди рыцарей и простолюдинов прошел слух, что один из вождей похода принял от арабов богатые дары и помог им вывезти все ценности за стены города. Одни при этом кивали на Сен-Жилля, другие на Боэмунда Тарентского. Недовольство, охватившее многих участников похода, не оставило равнодушными их вождей. Роберт Фландрский потребовал объяснений прежде всего от благородного Боэмунда, который уже успел не только нагрузить десятки подвод награбленным добром, но и спровадить их из города под усиленной охраной своих сержантов. Граф Таренский отнюдь не собирался скрывать от благородных сподвижников масштабы выпавшей на его долю удачи. Однако не рискнул определить стоимость взятого в одном из дворцов имущества, сославшись на слабое разумение в торговых делах.

– А кому принадлежал этот дворец? – спросил насупленный герцог Бульонский.

– Важно не то, кому дворец принадлежал раньше, – ласково улыбнулся соратнику Боэмунд, – важно то, кому он принадлежит сейчас.

– И кому же? – уточнил существенное Роберт Нормандский.

– Мне, – ухмыльнулся нурман. – Его первыми захватили мои люди и, согласно договору, заключенному нами с подачи благородного Раймунда Тулузского накануне штурма, я вправе распорядиться имуществом, захваченным в этом дворце. Я всегда свято соблюдаю обязательства, взятые на себя. Здесь, в цитадели, мои люди не изъяли ни единой медной монеты, ибо казна бека принадлежит всем.

Увы, эта казна была практически пуста. То ли местный бек был бессребреником, то ли успел вывезти накопленные богатства, но так или иначе в цитадели Маарата поживиться оказалось практически нечем, что со скорбью и констатировали бароны и графы, собравшиеся на совет. Они же вынуждены были признать правоту Боэмунда Тарентского, действовавшего в точном соответствии с договором, заключенным всего-то день тому назад. Взоры всех присутствующих на совете благородных мужей обратились на Раймунда Тулузского, не проронившего пока ни единого слова. У вождей похода хватило ума, чтобы разобраться в возникшей ситуации. Во всяком случае, многие догадались о причине странного поведения жителей Маарат ан Нута, собравших все сокровища в одном, ни чем не примечательном дворце. Это был выкуп, предназначенный одному, пусть и самому уважаемому среди крестоносцев человеку. И этим человеком не мог быть Боэмунд Тарентский, появившийся у стен города накануне, им мог быть только Раймунд Тулузский, простоявший у Маарата много дней. К сожалению, у красноречивого Сен-Жилля не нашлось ответа на вопрос, так, впрочем, и не озвученный вождями. Провансалец молча поднялся и покинул совет, где ему прежде принадлежало первое слово, а вслед за ним потянулись другие вожди, переглядываясь и сокрушенно разводя руками.

Хусейн Кахини не пошел в город вслед за крестоносцами, возвращения фон Зальца он дождался в своем шатре. Вальтер залпом осушил кубок, поднесенный слугой, и тяжело опустился на скамью. Одежда и кольчуга крестоносца были забрызганы чужой кровью, но он этого не замечал.