Око Соломона

– Крепость набита золотом, – зашипел Арапсий, – а у нас скопились две сотни никейцев, что с ними прикажешь делать? Вдруг они взбунтуются.

– К вечеру в крепость вернуться архонтопулы, сопровождавшие султанскую семью, а до темноты мы как-нибудь продержимся, – вздохнул Радомир. – Собери всех своих людей, топотрит, и выстави усиленный караул у входа в подвал.

– Соблазн, – поморщился Арапсий. – Люди у меня ненадежные, а тут столько золота под боком.

– Сам встань, – прорычал Радомир, – но чтобы ни одна монета не пропала!

Крепость Святого Георгия была невелика по размерам. Помещений для всех никейцев не хватало. Часть из них пришлось разместить в конюшне, часть и вовсе во дворе. А ведь это были не простого звания люди, принадлежавшие к высшему сословию султаната, и за каждого из них комит нес личную ответственность перед императором. Дука Мануил Ватумит, человек на редкость дотошный, передавал их Радомиру по списку, и так же по списку комит должен был сдать их с рук на руки лагофету Иллариону, ныне пребывающему Пелекане. В списке лиц, пожелавших покинуть Никею, Радомир обнаружил имя Хусейна Кахини, и попросил лохага Алдара сообщить об этом Венцелину Гасту. Правда, у комита были большие сомнения, сумеет ли молодой боярин вовремя добраться до крепости. Радомир знал Кахини в лицо, правда в Константинополе тот предпочитал именовать себя Симоном, но исмаилит тоже не раз встречался с комитом и вполне мог запомнить его внешность. Следовало соблюдать осторожность, дабы не спровоцировать Кахини на побег. Пока что исмаилит, прибывший в крепость Святого Георгия, вел себя скромно, как это и подобает купцу, попавшему пусть и при скорбных обстоятельствах в общество беков. Разместился Кахини во дворе под навесом, в кругу торговцев, славных богатством, но отнюдь не знатностью. Радомир, проходя мимо навеса, косил на лже-Симона глазами, но тот скромно сидел на обшарпанном коврике и делал вид, что дремлет, сморенный июньской жарой. Когда-то этот человек был вхож в дом боярина Избора, служившего в имперской гвардии в немалом чине, именно тогда и пересеклись их с Радомиром пути. Но с того времени прошло уже более десяти лет, и время отыгралось не только на комите Радомире, но и на коварном авантюристе, коим бесспорно был Хусейн Кахини. Десять лет назад он выглядел куда стройнее, и пленял женщин не только сладким голосом, но и свежим красивым лицом. Ныне он отрастил густую бороду, на лице у глаз появились морщинки, а в когда-то черных как смоль волосах пробивалась седина. По прикидкам Радомира Кахини уже перевалило за сорок, возраст почтенный, что ни говори. Лже-Симон наверняка рассчитывал на поддержку своего старого знакомого протовестиария Михаила и именно поэтому предпочел покинуть Никею в византийской барке, дабы не подвергать себя ненужной опасности в осажденном городе. Конечно, осада будет снята, как только в никейской цитадели разместиться византийский гарнизон, но это произойдет только в том случае, если басилевсу удастся договориться с вождями крестоносцев. В чем Радомир сомневался. Надо полагать, франки будут страшно раздосадованы тем обстоятельством, что город, набитый сокровищами, перешел под руку императора Византии практически без всякого их участия, в результате сговора с сельджуками. Чего доброго, обозленные крестоносцы полезут на стены города, защищаемого уже не турками, а византийцами, и тогда о походе в Иерусалим можно будет забыть. Радомир не осуждал Алексея Комнина. В конце концов, Никея была и останется византийским городом. Ее население на две трети состоит из христиан, и подвергать этих людей ужасам осады, а тем более штурма было бы бесчеловечно.

На исходе дня, когда крепость уже стала погружаться во тьму, прибыли архонтопулы во главе с Сафронием, вот только их количество повергло Радомира в изумление.

– А где остальные? – грозно надвинулся он на молодого лохага.

– Светлейший Мефодий мобилизовал их для охраны обоза.

Комиту ничего не оставалось, как обругать сквозь зубы расторопного нотария, оставившего его в столь неспокойное время без надежных людей. В крепости Святого Георгия на две сотни пленных приходилось всего пятнадцать архонтопулов и почти столько же пельтастов. Конечно, следовало бы отправить часть никейцев в Пелекан, но для этого надо дожить до утра. Не погонишь же людей в ночь по разбитой дороге.

– Сколько у тебя пустых повозок?

– Пятнадцать, – откликнулся лохаг. – Еще пять у меня отобрал нотарий. У него две телеги сломались.

– Закрывай ворота, – приказал Сафронию комит. – Отдохнешь до полуночи, а потом сменишь Арапсия у дверей в подвал.