Клирик, рядом с которым держался, не отставая, лорд Косотер, водил их какими-то лабиринтами. Коридоры. Залы. Галереи. Некоторые поражали ровными, как по линейке выведенными стенами, другие закручивались непредсказуемой формы витками, как черви на крючке, или напоминали письмена жуков-древоточцев под корой мертвых деревьев. Все звенело под толщей камня, который пробуравили эти залы: казалось, что стены наклонились, полы изогнулись и от давящего веса потрескивают потолки. В какой-то момент впечатление того, что они находятся в гробнице, стало физически ощутимым. Кил-Ауджас стал миром клинообразных деталей, огромных провалов, невероятных изгибов, которые удерживала прочность камня и хитроумие древних. Не раз Ахкеймиону приходилось ловить ртом воздух, как будто горло кто-то сжал непреодолимой хваткой. Повсюду витал запах склепа — каменных сводов и вековой неподвижности, — но воздуха было в достатке. И все же какое-то животное чувство кричало внутри, страшась задохнуться.
Наверное, это оттого, что не хватает неба, решил он. О недавних своих предчувствиях он старался не думать.
Разговоры затихли до полного молчания, и остался один лишь неритмичный перестук шагов, время от времени перемежающийся протяжными жалобами мулов.
Звук воды вырастал из тишины исподволь, и, когда они наконец заметили его, он оказался неожиданным. Стены и потолок прохода, которым они шли, расширились, как раструб украшенного причудливой резьбой рога, и в свете двойного источника колдовского света стали еще тусклее. Через несколько шагов стены совсем расступились, и охотники вышли на широкое открытое пространство. Побледневшие точки света едва пробивались сквозь дымку, освещая обрывы и пустоты — какую-то необъятную пропасть. Пол превратился в подобие каменного помоста, скользкого от плесени ржавого цвета. Внизу алмазным потоком, нарушаемым только тенью от помоста, бурлила вода, подскакивая и катясь в пустоту. От этого непрерывного движения Ахкеймиону показалось, что опора уплывает у него из-под ног, и он отвернулся. За спиной били копытами и ржали мулы. У начала их длинной процессии высоко вверху зажженный Клириком свет сконцентрировался и свернул в пустоту нового коридора.
Но, как оказалось, это был не коридор, а вход в какое-то святилище. Помещение было не просторно и не тесно — с молитвенный зал храма. Низкий круглый потолок его напоминал колесо со спицами. Стены отделывали фризы — изображения оборотней со множеством голов и конечностей — но уже не той вычурности, как прежде. Охотники, видимо, сочли этих тварей воплощениями дьявола — многие кое-как прошептали безыскусные заклинания. Но Ахкеймион, глядя на изображения, узнал то же ощущение, что передавалось от фигур у Волчьих Ворот. Со стен глядели не чудовища, а скорее слитое в единый образ многообразие обликов обычных зверей. Прежде чем начать забывать, нелюди были одержимы тайнами времени, и особенно тем, как удается настоящему нести в себе и прошлое, и будущее.
Живя долго, они поклонялись Изменению… Этому проклятию Человека.
Пока остальные топтались под нависающими над головой низкими потолками, Сарл и Киампас организовали пополнение запасов воды. На свет были извлечены кожаные ведра, которыми обычно черпали воду из горных речек. Поставили живую цепочку, и вскоре по всей пещере сидели на корточках вооруженные люди и наполняли бурдюки. Ахкеймион тем временем ходил вдоль стен, изучая вырезанные из камня изображения. От него не отставала Мимара. Он показывал ей места, где бесчисленные молящиеся в древности протерли в стенах углубления — лбом, как пояснил он.
Когда она спросила его, кому они молились, он огляделся в поисках Клирика, снова остерегаясь произнести то, что Блуждающий мог нечаянно услышать. Тот стоял в дальнем конце залы, склонив блестящую голову. Перед ним возвышалась высеченная в стене большая статуя: властного облика нечеловек, который одновременно висел на вытянутых руках и ногах — в позе, причудливо напоминающей Кругораспятие, — и крепко сидел на троне, плотно прижав колени друг к другу и положив на них выпрямленные руки. Плесень покрыла камень черными и малиновыми пятнами, но помимо этого фигура выглядела не тронутой и сурово глядела в пространство невидящими глазами. Вместо ответа Ахкеймион повел Мимару за собой, мимо толпы охотников, туда, где стоял Клирик.
— Тир хойла ишрахой, — говорил Блуждающий, прикрыв глаза и лоб ладонью с длинными пальцами — жест, обозначавший у нелюдей почтение. Он явно говорил с самой статуей, а не молился тому, что она воплощает. — Кой ри пиритх мутой’он…
Ахкеймион помолчал и, сам не понимая, почему, начал тихим шепотом переводить. По сравнению с гармоническими переливами речи Клирика, его голос звучал сухо, как сучащаяся пряжа.
— Ты, о душа величественная, чья длань сразила тысячи…
— Тир мийил ойтосси, кун ри мурсал арилил хи… Тир…
— Ты, о гневное око, чьи слова раскалывали горы… Ты…
— Тирса хир’гингалл во’ис?
— Где ныне воля твоя?