Око Тимура

– Таверну «Четыре слона» еще не прикрыли?

– «Четыре слона»? – Мальчишка хлопнул глазами. – Кто ж ее закроет, уважаемый? Сам Карзум-ичижи, начальник городской стражи, захаживает туда по средам сыграть в шахматы. И купцы многие туда ходят: христиане, магометане, евреи…

– Что ж, благодарю за добрые вести. – Улыбнувшись, Иван бросил пацану медную монетку и, надвинув на лоб широкополую, приобретенную по пути шляпу, вошел в заведение. Внутри оказалось довольно прохладно и уютно, да и народу хватало. Правда, почему-то никого из знакомых не было – ни купца Веладиса, ни банщика Абду-Саида, ни пресловутого начальника городской стражи. Ну тот, говорят, теперь только по средам приходят. А сегодня какой день? Кажется, вторник… В самом углу сидел худой горбоносый мужчина в синем плаще, смуглый, с быстрым и цепким взглядом. Когда Раничев вошел в таверну, он внимательно осмотрел вошедшего, как осматривал и других, посмотрел и вздрогнул. Даже покачал головой, словно увидел призрак. Иван бросил на него косой взгляд и тут заметил Георгиоса. По-прежнему худой, загорелый. С длинными, падающими на плечи волосами, перевязанными тонким кожаным ремешком, в синей тунике, подпоясанной золоченым поясом – смотри-ка! – на ногах кожаные сандалии. Видать, и вправду процветает таверна! Много, много в Антиохии любителей шахмат, пора город в Нью-Васюки переименовывать.

Поставив на боковой стол очередную партию только что выпеченных, одуряюще пахнущих лепешек, Георгиос выскользнул во внутренний двор. Незаметно оглянувшись по сторонам, Иван последовал за ним. Обошел круглую печь:

– Эй, хозяин? Не найдется ли у тебя в погребе кувшинчика красного эфесского?

– Эфесское? Пожалуй, что и нет, господин. Попробуйте кипрское, оно ничуть не… Боже!

Георгиос выронил из руки сковороду.

Сняв шляпу, Раничев галантно раскланялся:

– Так, значит, говоришь, кипрское ничуть не хуже?

– Иоанн! Иоанне… Клянусь… Ты ли это? Говорили, что ты сгинул вместе с мамлюкским чиновником.

Друзья обнялись.

– А я, честно говоря, думал, что ты давно разорился, – покачал головой Иван. – Ан, нет! Значит, и в самом деле, тут шахматистов хватает.

– Э, не в шахматах дело, Иван, – досадливо махнул рукой парень. – Видишь ли, основные мои клиенты – магометане.

– Чего ж тут удивительного? Их ведь много в городе, куда больше, чем христиан или иудеев.

– Да, но ко мне ходят особенные. – Георгиос понизил голос. – Видишь ли, Коран запрещает им пить сок виноградной лозы, а в городе…

– …в городе мало приличных заведений, а в чайханах вино не подают, – смеясь, закончил Раничев. – А ты, значит, вместе с шахматной доской приносишь им втихаря шербет, разбавленный вином… Ну особым клиентам, конечно. Ах, блин, шахматисты хреновы, мать их за ногу… То-то я смотрю, Карзум-ичижи к тебе каждую среду шляется. А чего только по средам?

– По средам еще остается крепкое кипрское, – скромно потупил очи Георгиос. – Я специально для него и придерживаю…

– А почти каждое воскресенье…

– Правильно – езжу на побережье, договорился с киприотами, те относят пару амфор на попутный кораблик… особенно на тот, что идет в Кафу…

– И ни один корабль не уходит без донесения? – шепотом дополнил Иван. – Ты молодец, Георгий.

– Я просто ненавижу турок.

– И все же… Как тебе удалось?

– Пей вино, Иоанн. Поговорим ночью – ты видишь, у меня теперь есть помещение для жилья! – Юноша кивнул на пристроенную в углу двора хижину. – Там хорошо, прохладно. Только вот мало места.

Ближе к ночи, когда золотистая луна высветила древние стены, а над башнями зажглись звезды, Георгиос подмел в опустевшей таверне пол и, прихватив с собой кувшинчик кипрского вина и миску оливок, вошел в свою хижину, разбудив задремавшего Ивана.

– Ну, рассказывай наконец! – отхлебнув прямо из кувшина, улыбнулся Раничев. – Чего тут без меня было?

Пожав плечами, юноша взял из миски оливку спелую, черную и сочную, размером с куриное яйцо, и задумчиво посмотрел в стену…

Сказать по правде, сразу после исчезновения Ивана дела в таверне «Четыре слона» пошли так себе – ни шатко ни валко. Хорошо хоть самого Раничева людская молва записала в жертвы пиратов, а Георгиос еще и подтвердил – дескать, так и есть, отправился к морю вместе с присланным из Каира чиновником, господином Шарафом, там и пропали оба. Чудом оставшийся в живых охранник Шарафа эту версию подтвердил. Георгиос погоревал, конечно, да, засучив рукава, принялся обустраивать таверну – жить-то надо, да и не только жить, а как можно больше вредить туркам. Все информацию он собирал по крупицам, от купцов, паломников, нищих, потом завязал торговые связи с Кипром, несколько идущих в Кафу суденышек заворачивали к Оронту, реке, на которой и располагалась Антиохия. Получив с Кипра очередную амфору вина, Георгиос обычно просил передать по известному адресу в Кафе горшочек меда или запечатанный кувшинчик с оливками – так и передавал известия и пока еще не попался. Да и эта его идея с кипрским вином начала вдруг приносить коммерческую выгоду – в таверну потянулись любители выпить. Так что денег хватало…