Он притянул её к себе, и его руки показались Лее стальными обручами, в которые заковали её тело. Стало невыносимо жарко, и жар этот был каким-то иссушающим, словно Ассим Наффир-шан хотел сжечь её в своих объятиях. Они молча кружились, и он не сводил с неё жадных пытливых глаз, вглядываясь в её лицо так, словно хотел рассмотреть её душу. И в какой-то момент Лея почувствовала дурноту, воздух перед глазами помутился, и на одно краткое мгновенье она потеряла связь с реальностью и провалилась в серый туман.
И снова перед ней была башня, опутанная гигантскими кольцами, вот только в этот раз змеиное тело венчала голова Ассима Наффир-шана. И его глаза, густо подведённые чёрным, сейчас горели ярким огнём, завораживали и жгли, испепеляя всё внутри, как будто высасывали душу.
И никогда она ещё не была так рада голосу в своей голове, как в этот момент. Она представила себя волной, с шипением накатывающей на горячий песок. Волна прокатилась, вскипая лёгкой пеной, сначала тонкая, как шёлковое покрывало, но за ней пришла вторая и третья, выше, больше, безжалостнее…
И ударила прямо в горящие огнём глаза.
— Спасибо за танец, миледи Рюмон.
Ассим Наффир-шан разжал пальцы и отпустил её, отступая назад, как показалось Лее, слишком поспешно. И их танец закончился, хотя музыка ещё не стихла.
Он разозлился и его высокий лоб и даже бритый череп покрылись бисеринками пота. Он стёр их резким движением и так и остался стоять, прожигая Лею взглядом, но больше не приближался. А Лея поспешила отойти в толпу и затеряться среди гостей, чувствуя, как внутри бьётся лихорадочный прибой, пытаясь растворить и выплеснуть наружу весь её страх.
Она сжала руками виски, ощущая, как под кожей колотится сумасшедший пульс, и подхватив юбку, торопливо выскочила на галерею. Ей необходим свежий воздух и уединение, чтобы прийти в себя.
Она прошла по галерее, выбралась на верхнюю террасу и остановилась у фонтанов. Террасы с фонтанами спускались каскадом к парку, и чуть ниже, на большой площадке для гостей было организовано огненное представление. Под весёлую музыку факиры жонглировали пылающими шарами и крутили подвешенные на цепях горшки с горящим маслом. Лея расправила юбку и вдохнула поглубже, успокаивая сбившееся дыхание и оглядываясь, и только в этот момент увидела фигуру в белом. Милорд Ландегар стоял поодаль, положив руки на перила балюстрады, огораживающей террасу, и тоже наблюдал за огненным представлением.
— Вы снова уединились? Только в этот раз не из-за кружев, а чтобы не танцевать? — спросила Лея с улыбкой, подойдя и остановившись в паре шагов.
— Э-м-м, это так заметно, что я избегаю танцев? — милорд Ландегар обернулся и, окинув её взглядом с головы до ног, улыбнулся в ответ.
— Пожалуй, что да.
— Составите мне компанию? Или вы тоже искали уединения? — он указал на место подле себя.
— Искала. Но ваша компания ему не помешает.
Она встала рядом, положила ладони на перила и тоже стала смотреть на мелькающий в умелых руках факиров огонь.
— У вас грустный вид, миледи Рюмон, уж простите мою откровенность. Вас так расстраивают балы, или есть ещё причина? Или, может быть, мне показалось, что вы очень несчастны? — спросил милорд Ландегар, искоса посмотрев на неё. — И кстати, вы прекрасно выглядите, миледи Рюмон, надеюсь, это утешит вас. Хотя могу предположить, что у девушки в вашем возрасте может быть только одна причина для грусти. Разбитое сердце?
— Да… вы правы, — Лея провела ладонями по перилам, ощущая их холодную мраморную гладкость, и посмотрела вниз, на вышедшую в круг женщину-факира в алых шёлковых шальварах и тюрбане, которая принялась искусно танцевать с двумя огненными веерами. — Мне грустно оттого, что моё сердце разбито.
— И кто мог разбить сердце такой красавицы? Боги! Он, видимо, какой-то идиот, простите мою резкость, — милорд Ландегар повернулся и, прислонившись к постаменту с мраморной статуей льва, скрестил на груди руки. — Он просто глупец или… слепой. Надеюсь, я вас не обидел?
— Нет, — Лея с улыбкой покачала головой, — не обидели. Скорее, это я была глупа или слепа, не смогла разглядеть, что он настоящее чудовище.
— Он причинил вам боль? — спросил милорд Ландегар, понизив голос так, словно не хотел, чтобы его вопрос услышали, хотя вокруг и так никого не было.