Экипаж и гости яхты «Единственная», услышав клич Екатерины Семеновны, выскочили на палубу. Если быть точным, то экипаж — штурман, рулевой, моторист и ответственный за ветер в парусах в одном лице — палубу не покидал, а находился в рулевой рубке. «Экипаж» высунулся оттуда и крикнул Екатерине Семеновне:
— Эй ты, тетка психиатрическая, зачем хозяина за борт выпихнула?
Это был старый браконьер, старый моряк, хронически непредсказуемый и навсегда обрусевший грек Петя Апостолаки.
— Помолчи, Петр, — крикнула ему в ответ Екатерина Семеновна и посоветовала: — Стопари машину, я же крикнула, что человек за бортом.
Петя Апостолаки кроме того, что был бывшим греком, моряком и браконьером, был еще и местным жителем села Дарагановка, постоянно, при всех сменах персонала и начальства, работающий завхозом в загородной психиатрической больнице.
— Вот я тебя ужо изумлю, стерва, — вспомнил пастушье детство глуховатый рулевой. — Спихнула мужика в море и довольна, как огурец в маринаде. — Он даже не оглянулся в сторону хозяина, который красно-белой точкой спасательного круга удалялся далеко в море.
Шлыков лежал спиной на безмятежности азовского штиля, смотрел на возникшую в еще светлом небе вечернюю звезду и грустно думал: «Вот и я, как эта звезда, могу загреметь лет на десять в тюрьму, и прости-прощай, жизнь молодая».
— Да ты, девка, не грусти! — продолжал веселиться завхоз, моряк и грек психбольницы Дарагановка, обращаясь к гостье, вышедшей из каюты на палубу. — Мой хозяин, ты не смотри что пузатый и лысый, из любой передряги выплывет, — орал рулевой, по большой дуге разворачивая яхту к месту выпада Шлыкова в море. — Таких не топить, а расстреливать надо на месте, хорошие люди не должны так долго жить.
Сбавив ход, яхта плавно и почти нежно подплыла к невозмутимо поджидающему ее Шлыкову, а Лена Баландина, гостья яхты, сестра погибшей от рогов троллейбуса Светы Баландиной и мимолетная подруга Саши Углокамушкина, пристально взглянула на пятидесятилетнего обрусевшего Посейдона и впервые в жизни по-настоящему почувствовала яростную, циничную страсть самки к опытному самцу.
— Такси заказывал, Александрыч? — поинтересовался морской извозчик у Шлыкова, наблюдая, как Екатерина Семеновна сбрасывает веревочный трап. — Ты только, прежде чем Катюху в рыло начнешь гвоздить, семь раз до тысячи в уме посчитай.
— Ну да, — с жалостью посмотрела на Петю Екатерина Семеновна, — он и до пяти не успеет сосчитать, как я ему вязы на шее скручу.
— Все что имеет смысл, на самом деле — бессмысленно, — изрек Петя Апостолаки, с интересом наблюдая, как Шлыков с огорчением рассматривает свой серый, некогда белый костюм. — Жизнь вообще бессмысленная штука без неожиданного падения в море, — назидательно произнес он и, равнодушно взглянув на Лену Баландину, посоветовал ей: — А ты отойди от рубки, не пялься на рулевого, у него аллергия на баб.
— А я не баба, — ничуть не обиделась Лена Баландина, — я женщина, а они для тебя уже давно в прошлом…
— Лена! — позвал ее Шлыков. — Захвати в каюте бутылку коньяка и стакан, а то я озяб что-то. Ну, — виновато посмотрел он на Екатерину Семеновну, — нашла фотографию клиента?
— Нашла. — Хрущ протянула ему цветную фотографию. — Он сейчас в доме отдыха «Красный десант» отдыхает и каждый день в город приезжает, пляски брачного марала вокруг нашей шоколадки Любочки Кракол совершает.
— Пятьдесят тысяч зелени, да? — облизнул губы Шлыков. — Здорово! Я его скоро, завтра то есть, и начну возвращать под каблук женушки. Надо же, — он еще раз посмотрел на фотографию и покачал головой, — за такое мурло и пятьдесят тысяч зелени…
— Санечка, у тебя в шкафчике не коньяк в бутылке, а розовый пятновыводитель. — Гибкая юная Леночка встала между Шлыковым и Екатериной Семеновной, держа в одной руке бутылку, а в другой узкий стакан. — Будешь пить?
— Прелесть, — умиленно-похотливо заулыбался Шлыков, — шутница прекрасная. Из твоих рук я готов пить даже авиационный керосин.
— Держи, Санечка. — Леночка плеснула в стакан на два пальца из бутылки. — Я не хочу, чтобы ты пил керосин.
— Пардон, — расшаркался перед Екатериной Семеновной и Леночкой Шлыков, предостерегающе подняв указательный палец. Он опрокинул в себя жидкость, поперхнулся и, выкатив глаза, сиплым голосом спросил у Лены Баландиной: — Что это, дорогая?
— Пятновыводитель, — с удивлением посмотрела на него Леночка, — я же тебе говорила.
Глава восьмая