Око Всевышнего

Матурана коротко ответил по-своему, четко выговаривая каждое слово, потом преувеличенно горестно вздохнул:

– Судьба милостива к сильным. К таким, как вы, господин. Нам она улыбается редко.

Подобревший от лести офицер глянул на путников уже без прежнего недоверия: ну чем могут угрожать огромному городу четверо бродяг, к тому же прекрасно сознающих, что они не более чем бродяги?

– Зачем тогда заходить в Столицу? Обошли бы стороной.

– О-о! – протянул Матурана мечтательно. – Мы хотели выглянуть на этот сказочный город и его счастливцев-жителей. Хотя бы одним глазком! Императорский дворец, говорят, настоящее чудо. Молва о нем дошла до самых дальних краев.

– Глупцы! К дворцу вас и близко не подпустят.

– Может быть, хоть издали повезет его увидеть. И потом, у нас закончилась еда.

– За еду надо платить, – сказал офицер, почему-то оживившись. – У вас есть чем?

– Заработаем, господин. Но для вас… – Матурана многозначительно умолк и незаметно сунул офицеру монетку.

– Гм… Ну что же, – прогудел офицер несколько фальшиво. – Полагаю, нет ничего худого в том, чтобы на Архипелаге лишний раз убедились в великолепии нашей Столицы и нашей несравненной мощи. Поглядите на все, а потом расскажете дома о том, сколь велик этот город и его правители. Пропустить их!

Два рослых солдата освободили проход, и путники ступили под широкую арку северных ворот.

Даан только головой покачал. В прошлый раз Сатэ провел семерых монахов в Столицу, даже не взглянув на начальника стражи, и тот не посмел и пикнуть.

Столица вобрала в себя путников, невообразимый бурлящий муравейник.

Су То знал город не лучше Даана: большую часть жизни он провел в Южном монастыре. Ихо тоже оказался здесь впервые. Оставалось надеяться на Матурану – в который раз. Даан не переставал поражаться чужеземцу. Его послали в помощь монахам-избранникам, на деле же выходило, что заправлял миссией именно он, а монахи лишь помогали. Да и то только тогда, когда требовалось грубая сила.

Миновав грязные окраинные кварталы, четверка ступила в пределы Кольца Площадей. Здесь никогда не бывало безлюдно, Кольцо – это вечный неумолкающий рынок. Сотни и тысячи мелких лавчонок, аптек, харчевен, полчища торговцев-лоточников, повозки крестьян, груженные мешками с рисом, овощами, фруктами, тушками битой птицы, низкие бочки на скрипучих колесах, полные живой рыбы и креветок, тучные южане, продающие съедобных собак, несъедобных собак, собак для охраны, собак для боев, собак для поиска и еще собак одно-небо-знает-для-чего, и, конечно, толпы, несметные толпы покупателей – горожан и приезжих. Шум и гомон не стихали ни на секунду. Кто-то на все лады расхваливал привезенный товар, кто-то азартно торговался, кто-то жалобно причитал, видимо обманутый или обворованный, а у столба-тэкая кого-то нещадно били.

Даан, более-менее готовый ко всему этому с прошлого раза, – и тот враз растерялся в этом бурлящем котле, покрепче сжав сумку с Оком. О Су То и Ихо вовсе говорить не приходилось, Матурана же, напротив, чувствовал себя здесь как дельфин в море.

Он вел спутников за собой, прямо через торговые ряды, небрежно отмахиваясь от особо настырных продавцов, расталкивая нагловатую шпану и умело лавируя в толпе почтенных горожан.

– Эй, чужеземец! – окликнул его Су То. – Мы, кажется, намеревались купить еды.

Матурана застыл, потом терпеливо обернулся.

– Я помню, не волнуйся. Купим. Только не здесь – это место для столичных толстосумов.

Су То со вздохом поднял руки, предоставляя островитянину полную свободу. Впрочем, что ему еще оставалось?

Наконец они пересекли площадь и свернули в узенький переулочек. Шероховатый камень стен легонько царапал плечи. Откуда-то тянуло дымом и жареным со специями мясом, орал прямо над головами полоумный петух да вкрадчиво шелестели бамбуковые завесы на дверях.

Матурана еще несколько раз сворачивал. Как он ориентировался в подобном лабиринте – оставалось загадкой. Даан просто шел следом, отчаявшись что-либо понять.

Однако вскоре Даан догадался: в этом квартале живут выходцы с Архипелага. То и дело слышалась их непонятная речь. Некоторые обменивались с Матураной короткими фразами, а сморщенный старичок, сидевший на пороге приземистого домика, о чем-то серьезно спросил у Даана.

– Не понимаю, – покачал головой монах, надеясь, что повторят по-бодхайски, но старичок вновь застыл, словно мумия.

– Он спрашивает, не ты ли его пропавший сын, – пояснил, не оборачиваясь, Матурана. – Он у всех это спрашивает. Уже сорок лет.

Даан оглянулся. Старик тоскливо глядел в пустоту.

Наконец Матурана толкнул скрипучую деревянную дверь с изображением цветущей на фоне гор вишни, и путники оказались в тесном внутреннем дворике. Где-то тихо журчала вода.

– Сюда, – указал островитянин на очередную дверь. Вошли.