Око Всевышнего

Деньги каморный принял, хотя никак в толк не мог взять: если одноглазый денег в ладони нагреб, как он сундучок-то запер, руки ведь заняты? С этой мыслью и ушел из каморы.

Ветер такой был добрый, что Кафы достигли еще до захода солнца. Причалили, одноглазый с сундучком своим действительно чин-чинарем на берег сходит. Почти уж сошел с асигута на причал, да вдруг обернулся и каморному говорит: запомни, что я тебе утром сказал.

И затем на берег сошел.

Штарха в Кафе нашли быстро, сперва одного, а потом и другого, поэтому пути каморных разошлись: тот, что одноглазого вез, на Синоп отошел, а второй – сначала на Джалиту, а там и дальше – на Истанбул, Мюрефте, Чанак-кале, Бозджааду, чуть ли не самого Армуталана. Говорят, что он дошел благополучно, и ветра ему сопутствовали добрые, и воды волной не грозили.

А первый каморный наказа одноглазого моряка не выполнил: ни с другом заработком не поделился, ни даже матросам на магарыч не расщедрился. Велел сразу паруса ставить и сирокко держать.

Как стемнело, решил каморный на фашту выйти – поглядеть, что и как. За борт глянул – а рядом с сантоной дельфины стаей плывут, из воды выпрыгивают. Действительно, здоровенные, белесые – никогда каморный таких не видел, хотя немало вод исходил и всяких диковин насмотрелся. И не меньше дюжины их, дельфинов. Ночь лунная была, хорошо все видно. И вдруг один дельфин высоко выпрыгивает у самого борта, поворачивается в воздухе и на каморного словно бы смотрит. А вместо глаз у него – две золотые монеты.

Каморный уж на что не трус, а оробел. Однако стиснул зубы и снова в камору спустился.

И вот тут ему по-настоящему страшно стало. В каморе-то одноглазый сидит, книгу из сундучка своего листает!

Замер каморный на пороге, дохнуть боится и бежать боится – да и куда с сантоны-то убежишь? А одноглазый его словно и не замечает, чтением поглощен. Головой качает, рот в ухмылке кривит. А потом даже вслух начинает читать: «Много говорят о матросском братстве, не раз корабли меняли избранный курс, дабы помочь терпящим бедствие, однако что вижу я на самом деле? Блеск монет затмевает очи морякам. За золото готовы они и продать, и убить».

И к застывшему каморному оборачивается: не так ли, капитан?

Тот стоит – ни жив ни мертв. Однако сглотнул ком в горле и ответил сипло: никого, мол, я не убивал! Ни за золото, ни так. Да как же, одноглазый говорит. Перед самым Армуталаном друга твоего лихие люди перехватят. И скажут: если дашь нам двенадцать монет золотом – возьмем их и отпустим, ничего более не отняв и никого не тронув. А не найдешь монет, не взыщи… Экипаж под ножи, сантону на дно. Ну что, капитан? Теперь как заговоришь?

Да как же, каморный отвечает. До Армуталана другу моему не меньше трех недель ходу! Как можно наперед говорить, что произойдет? Одноглазый скалится: а тому, что я в Кафе сошел, а ты меня сейчас видишь, ты не удивлен?

На это каморный не нашелся что возразить.

Запомни, говорит одноглазый. Предательство всегда начинается с малого. Первый шаг ты уже сделал. А ведь друг твой когда-то жизнь тебе спас. Когда ты в шторм под Тарханкутом попал и сантону твою на камни выбросило. Было такое?

Было, понурил голову каморный. Давно, лет двадцать назад.

А ты ему дюжину золотом зажал, да еще без всякого труда заработанную?

Тут каморный набрался смелости и спрашивает: а если я курс сейчас мистрале возьму, друга перехвачу под Джалитой и отдам ему золото? Хоть бы и все, а не только половину? Что тогда?

Не догонишь, отвечает одноглазый. Я не догоню? – вскипает каморный. Да у меня самая быстроходная сантона от Танаиса до Истра! Обещаешь? – одноглазый спрашивает. Клянусь! Завтра днем – догоню!

Ну что ж, ухмыляется одноглазый, ты сказал. Увидимся завтра.

И исчез.

Каморный потоптался немного на пороге; тут в глазах у него потемнело, пошатнулся даже, чуть не упал, а потом глядь – а он лежит у себя в каморе на топчане поверх рундука, мокрый от пота, тюфяк из-под головы под стол свалился. Дверь к асигуту на пупу открыта, а сверху серость рассветная пробивается.

Что за чертовщина, думает. Пригрезилось? Или чего?

Поднялся к тимоне – курс сирокко, как раньше, берегов таврийских, ясное дело, не видно давно. А рядом с сантоной – дельфины. Правда, обычные, серые, эвксинки.

Каморный побродил немного, потом вахту расспросил – не случилось ли ночью чудес каких. Да нет, отвечают, как вы спать под полночь ушли, так и держали все время сирокко. Ветер наш, волна небольшая. Все путем.

Вернулся каморный к себе, бутылку крепчайшего тирасского пойла из рундука добыл, откупорил, стакан хватанул – не полегчало. Второй хватанул – только горло обжег. Хватанул и третий, тут ему наконец и облегчение пришло. Сел, задумался.

До Джалиты, думает, я к вечеру, может, и поспею; ветер, правда, не тот, ну да штарх на что? Однако друг, небось, в Джалиту еще ночью пришел, что надо сделал да утром дальше отчалил. Где теперь его ловить? К тому же дело ли – ночные кошмары всерьез принимать? У меня товар быстропортящийся, меня Синоп ждет!