Око за око

Его жена стояла рядом с ним, высокая, примолкшая, мягкий изгиб ее губ выпрямился в тонкую черту, в больших влажных глазах было отчаяние.

- Давай краску! - обратился он к ней.

И она потащила через поле четырехгаллонную банку желтой краски - туда, где только что остановился трамвай со свежим указателем впереди: К МЕСТУ ПОСАДКИ БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА. Трамвай был битком набит разговаривающими людьми, они выходили на поле и, спотыкаясь, бежали по траве, устремив взгляд в небо. Женщины с: корзинами, полными припасов, мужчины в соломенных шляпах, без пиджаков. Гудящий трамвай опустел. Вилли вошел в него, поставил банки на пол, открыл их, размешал краску, проверил кисть, вооружился шаблоном и вскарабкался на скамейку.

- Эй, вы! - За его спиной, гремя разменной мелочью, стоял кондуктор.Что это вы затеяли? Слезайте!

- Будто не видишь! Не горячись.

И Вилли обмакнул кисть в желтую краску. Он намалевал "Д", "Л" и "Я", со зловещим упоением отдаваясь своей работе. Когда он кончил, кондуктор, прищурясь, прочел блестящие желтые слова: ДЛЯ БЕЛЫХ - ЗАДНИЕ СКАМЕЙКИ.

Он прочел снова. ДЛЯ БЕЛЫХ... Он моргнул. ЗАДНИЕ СКАМЕЙКИ. Кондуктор поглядел на Вилли и засмеялся.

- Ну как, это тебя устраивает? - спросил Вилли, слезая вниз.

И кондуктор ответил:

- В самый раз, сэр.

Хэтти, скрестив руки на груди, глядела снаружи на надпись.

Вилли вернулся к толпе, которая продолжала расти.

Он взобрался на ящик,

- Давайте составим бригаду, чтобы за час раскрасить все трамваи. Есть желающие?

Лес рук поднялся над головами.

- Приступайте!

Они ушли.

- Еще нужна бригада отгородить места в кино - два последних ряда белым.

Еще руки.

- Действуйте!

Они убежали.

Вилли посмотрел кругом, весь в поту, тяжело дыша, гордый своей предприимчивостью. Его рука лежала на плече жены; Хэтти стояла, глядя в землю.

- Так,- произнес он.- Да, вот еще. Надо сегодня же издать закон: смешанные браки воспрещаются!

- Правильно! - подхватил- хор голосов.

- С этого дня все чистильщики ботинок кончают работу.

- Уже кончили! - Несколько человек швырнули на землю щетки, которые впопыхах притащили с собой из города.

- Еще нам нужен закон о минимальной зарплате, верно?

- Конечно!

- Будем платить белым не меньше десяти центов в час.

- Правильно!

Подбежал мэр города.

- Эй, Вилли Джонсон! Слезай с ящика!

- Нет такого права, мэр, чтобы меня прогнать..

- Ты затеваешь беспорядки, Вилли Джонсон.

- Вот именно!

- Мальчишкой ты бы себе этого не позволил! Ты ничуть не лучше тех белых, о которых кричишь!

- Око за око, мэр,- ответил Вилли, даже не глядя на него. А смотрел он на лица внизу; одни улыбались, у других был нерешительный вид, у третьих растерянный, у четвертых неодобрительный, кое-кто испуганно пятился.

- Ты сам пожалеешь,- настаивал мэр.

- Мы устроим выборы и изберем другого мэра,- сказал Вилли.

И он повернулся к городу, где вдоль всех улиц появлялись новые вывески: ОГРАНИЧЕННАЯ КЛИЕНТУРА - право на обслуживание определяет владелец. Он ухмыльнулся и хлопнул в ладоши. Здорово! Люди останавливали трамваи и красили задние скамейки в белый цвет, чтобы ясно было, кому впредь на них сидеть. Хохочущие мужчины врывались в кинотеатры и отгораживали веревкой часть зрительного зала, а жены, недоумевая, стояли на тротуаре, награждая ребятишек шлепками, и отправляли их домой, чтобы они не торчали на улице в эти страшные минуты.

- Все приготовились? - крикнул Вилли Джонсон, держа в руке веревку с аккуратной петлей.

- Все! - отозвалась половина толпы.

Другая половина что-то бормотала, двигаясь, будто фигуры из кошмара, в котором им ничуть не хотелось участвовать.

- Летит! - вскричал какой-то мальчуган.

И головы дернулись вверх, точно кукольные.

Высоко-высоко, рассекая небо, мчалась верхом на помеле из оранжевого пламени красивая-красивая ракета. Она сделала круг и пошла на снижение, и у всех захватило дух. Она села, разметав по лугу маленькие костерки, но пламя погасло, и несколько секунд ракета лежала неподвижно, потом на глазах у притихшей толпы большая дверь в корпусе ракеты, дохнув кислородом, скользнула в сторону, и вышел старик.

- Белый человек, белый человек, белый человек...

Слова летели над замершей в ожидании толпой, дети шептали их друг другу на ухо и подталкивали один другого. Точно рябь на воде, слова добежали до той границы, где кончалась толпа и начинались облитые солнцем и ветром трамваи со струящимся из окон запахом свежей краски. Шепот становился все тише. Смолк.

Никто не двигался.

Белый человек был высокого роста и держался прямо, но на лице его была печать глубокой усталости. Он не брился в этот день, и глаза его были старыми - старше глаз не бывает у живого человека. Они были бесцветные, почти белые и слепые от всего того, что он видел за прошедшие годы. Он был тощий, как зимний куст. Его руки дрожали, и ему пришлось опереться о дверь, чтобы устоять на ногах.

Он протянул вперед руку, попытался улыбнуться, опустил руку.

Никто не двигался.