Алекс включил детям мультики, и они более-менее успокоились. Я сидела за письменным столом Алекса, делала что-то за его компьютером и грызла рождественское печенье. Это был олень с красным драже вместо носа. Алекс лежал в своем гамаке в нескольких метрах от меня, бренча на гитаре. Играл он неплохо. Ни с того ни с сего он сказал:
– Эй, мне нравится повязка у тебя на голове!
Я посмотрела на него в изумлении.
– О, спасибо, – ответила я, касаясь макушки. – Вообще-то, это лента.
Мама хотела, чтобы я надела платье, но я чувствовала бы себя полной дурой, если бы пришла домой к Алексу Линду вся разодетая. Так что я выбрала светло-зеленый свитер и клетчатую плиссированную юбку, а также красную ленту, чтобы наряд выглядел более празднично.
– Круто! – сказал он, глядя снова на гитару. – Тебе очень идет красное. Например, та футболка, которую ты иногда носишь.
– Какая футболка?
– Я не помню, – его веснушчатое лицо начало розоветь, и он продолжил перебирать струны. – Думаю, она была на тебе в прошлый понедельник или около того.
Единственная красная вещь, что я надевала в понедельник, была на физкультуре.
– Это моя физкультурная форма из прошлой школы, – сказала я Алексу.
– Круто, – ответил он. Его лицо стало таким же красным, как моя лента. – Да, здесь мы форму не носим.
– Да, я знаю, – сказала я.
В течение нескольких секунд висела неловкая пауза, Затем Алекс встал и пошел в туалет, а я вернулась к компьютеру.
О боже.
Эта рождественская вечеринка была в девятом классе. Он помнил все это время? Не может быть.
Я смотрю на Алекса, он смотрит на меня и тут же отводит глаза. Значит, это обо мне.
Эшлин стоит рядом, прикрыв рот ладонью.
– О боже мой! – говорит она, хихикая. – Я и понятия не имела, что Алекс у нас поэт.
У меня кружится голова.
– Кто это сделал? – требовательно спрашивает Алекс. Он весь красный и явно сильно расстроен.
Рив чуть ли не валяется по полу, так сильно он смеется.
– Бро, это та песня, над которой ты работал, да? Да ладно! Не стыдись! Это очень круто! У тебя талант!
– Заткнись, Рив!
Мы смотрим, как Алекс пытается снять плакаты. Я удивляюсь тому, что Кэт умудрилась повесить их так высоко.
– Алекс, дружище, давай всю ночь целоваться по-эскимосски! – говорит Рив, заливаясь смехом, и лезет к нему обниматься.
Алекс его отталкивает.
– Это ты сделал?
Отрицательно мотая головой, Рив говорит:
– Нет, конечно! Клянусь твоей красной лентой!
Алекс срывает оставшиеся листки и раздраженно уходит, по пути выбрасывая их в мусорную корзину.
Рив начинает петь стихи Алекса, и все смеются. Я подхожу к нему и выхватываю постер у него из рук.
– Какой же ты урод! – говорю я громко. – Идем в класс, – зову я Эшлин, и мы уходим, а Рив кричит мне вслед:
– У тебя серьезные проблемы с чувством юмора, Чоу!
Я не оборачиваюсь, просто иду вперед. Эшлин продолжает говорить о поэме Алекса, но я не обращаю на нее внимания. Я не могу выбросить из головы выражение лица Алекса, когда наши глаза встретились. Неужели я действительно так сильно ему нравлюсь? Но если это правда, то что он делает с моей сестрой? Это какая-то бессмыслица.
Глава двадцать вторая
МЭРИ
Я чувствую себя совершенно другим человеком. Увидев Рива в коридоре, я не сворачиваю, чтобы избежать встречи, а просто прохожу мимо с высоко поднятой головой, потому что мне все равно, заметит он меня или нет. Даже если он вдруг узнает меня, что должно было случиться в первый учебный день, и удивится тому, как я изменилась внешне, теперь мне будет все равно. И если он извинится, то в любом случае получит по заслугам. Шестеренки уже закрутились.
Я слишком долго себя сдерживала и больше не собираюсь этого делать. Поэтому, шагая по коридору, я стараюсь улыбаться незнакомым людям. На уроке биологии, когда Джеймс Тюрншек нагревает горелку Бунзена так сильно, что она начинает трястись, я смеюсь вместе со всеми. И ничего, что нам приходится начинать всю лабораторную работу сначала.
К концу дня я встречаю в коридоре Лилию. Я направляюсь на математику, а она наклоняется к питьевому фонтанчику, собрав рукой в хвост свои длинные черные волосы. Я бы прошла мимо, но она замечает, что я смотрю на нее. Она делает большие глаза, вдвое больше, чем обычно, и слегка трясет головой, как будто хочет, чтобы я подошла.
Я останавливаюсь и поворачиваю обратно, пытаясь не привлекать внимания. Прижимая книги к груди, я медленно иду в ее сторону и делаю вид, что читаю прикрепленное к стене объявление студенческого совета.
Когда я к ней приближаюсь, Лилия отпускает волосы. Они падают, закрывая ее лицо, и несколько кончиков намокают, попав в раковину. Думаю, она это делает, чтобы никто не видел, что мы разговариваем.
– Встретимся после уроков в бассейне, ладно? – шепчет она таким тихим голосом, что мне приходится напрячься, чтобы ее расслышать.
Я киваю, и мы расходимся в противоположных направлениях.
Бассейн находится в отдельном здании, и сейчас он закрыт на ремонт. Его перестраивают к зиме, к началу плавательного сезона. Дверь слегка открыта, и я проскальзываю внутрь.