ОКО

Не успели мы сделать нескольких шагов в сторону от страшного места, как в женской яме раздался истошный вопль. Подруги по несчастью завопили по факту побега их соямницы. А если бы я хоть одну из них вытащил на поверхность? Нас бы сдали с потрохами или сбросили в яму. Прав был Хесус, когда говорил, что из ямы за нами полезет зло. Так и хочется запеть:

Отречемся от старого мира,

Отряхнем его прах с наших ног…

Начавшаяся суета помогла нам скрыться, потому что пока разобрались, что из двух ям сбежали двое узников, нас и след простыл. Мы шли на восток, навстречу заре и надвигающемуся на нас лесу, который должен укрыть нас от преследователей, если они угадают, в какую сторону мы идем.

Лес-спаситель был уже близко, как другая мысль замедлила наши шаги. А ведь в лесу могут хорониться лихие люди или гулять дикие звери, которые будут чувствовать от нас опасность и постараются прогнать из своих владений.

Мы зашли в темный лес, нашли для себя убежище под огромной елью, залезши под ее нижние лапы, как в домик с крышей, но без стен. Ночь была тихая внизу и шумливая вверху. Дул верховой ветер, который раскачивал деревья, и они скрипели, как бы жалуясь на то, что им не дают покоя. Где-то трещал валежник, как будто огромный медведь продирался сквозь чащу к непрошенным гостям.

— Я боюсь, — сказала Эдетта и прижалась ко мне.

Мне самому было не по себе. Любой городской житель, оказавшись в ночном лесу, начинает прислушиваться ко всем шорохам и трескам и придумывать себе невесть чего.

Когда человек не один, то он, будучи слабым, идет под защиту сильного, а, будучи сильным, сам становится защитой для слабого и оба они становятся неприступной крепостью.

Согревшись, мы уснули и спали спокойно без сновидений. Проснулись мы поздно. Солнце уже было высоко и на опушке были слышны какие-то крики.

— Эдетка, едри твою лять, — басил знакомый голос, — куда ты со своим ухажером подевалась? Грибы что ли нашли, так голосните мне, я майку свою сниму и сумка будет, на грибницу и наберем.

Мы вышли из леса и наткнулись на дядю Пашу.

— Вы что, едрена корень, — начал он ругаться, — отошли до ветру, а уж час ни слуху и ни духу. А где же одежда-то ваша? Ограбили что ли? А пахнет-то от вас, как из сортира. Ну-ка, к ручью мыться, да и я Машку в ручье попою.

Мы умылись, сбросили кожаные чуни, которые пропахли тюремной ямой и поехали к дяде Паше.

Войдя в калитку, я снова очутился в другом мире, знакомом мне по детским воспоминаниям от гостевания в деревне у бабушки и дедушки.

Прямо у крыльца я снова умывался из медного рукомойника, висящего на витой цепи и который нужно было наклонять, чтобы полилась вола из носика.

— Пошли, мил человек, — сказал дядя Паша, выходя из избы, — откушаем, что Бог послал.

На столе стояла нехитрая закуска. Яичница из десяти яиц, сало с розовыми прожилками, огурцы, разрезанные вдоль и посыпанные крупной солью, помидоры, зеленый лук и черный ржаной хлеб, какого я не видел с детства. Во главе стола возвышалась четверть с хрустальной жидкостью. Стограммовые стопки завершали сервировку.

— Спирт? — с улыбкой спросил я.

— Бери выше, — торжествующе сказал хозяин, — вино. Хлебное вино.

Он налил стопки и мы выпили. Вино было крепкое, жгло во рту, но после него не было неприятного послевкусия.

— Как? — спросил дядя Паша.

— Отменно, — сказал я, одновременно вспоминая песню Высоцкого о том, что если б водку гнали не из опилок, так что бы с нами было с пяти бутылок, — а где вы его готовите?

— А вон, глянь за моей спиной, три хайльгитлера в готовности стоят, — кивнул головой хозяин на три трехлитровые банки, на которые были надеты медицинские перчатки, торчавшие как руки депутатов партии власти во время голосования по правительственным проектам законов.

— Про депутатов подумал? — весело осведомился дядя Паша. — У нас эти банки с перчатками хайльгитлерами зовут, те так же руки поднимали, когда фюрера своего приветствовали. Давай еще по одной, да в баню будем готовиться.

Мы выпили и в комнату вошли хозяйка с Эдеттой.

— Подкрепились немного? — спросила хозяйка. — Сейчас и мы чуток перекусим. Вы с Эдеттой пойдете мыться по первому парку, а мы со стариком уже после вас. Раньше-то первый пар завсегда нашим был, да здоровье уже не то. Белье, полотенце в предбаннике и веники уже запарены. Баня по-черному топится, так что ты, милок, не пугайся, там черно, но чисто. Эдетка знает, она все сделает. Я там на лавочку ведро колодезной воды поставила, — сказала хозяйка, — охолони парня-то после парилки, — и улыбнулась.

Эдетта уже стояла у дверей и ждала меня. На улице она сказала:

— Ты знаешь, мне кажется, что мы уже здесь были и даже испытали то, что не каждому дано испытать.

Я ничего не сказал, а просто обнял ее за плечи и повел к бане.