Околдованная

– Я знал, что ты придешь, моя царица. – Воздух вокруг него колышется, насыщенный магией, которая заполняет пространство, гладит меня. – Я знал, что это неправда. Этого не могло быть. Такая любовь, как наша, попирает все.

Его слова пробуждают в сознании образы, не имеющие для меня смысла. Я вижу безбрежное, бесконечное море трав. Слышу хлопанье полотнищ шатров на ветру, цокот копыт. Кожа касается кожи, мерцает свет лампы, голос шепчет на ухо…

Я твой навеки…

Образы исчезают так же быстро, как и появляются.

– Vak zuwi sanburvak, – говорю я, не нуждаясь в магии, чтобы ответить ему на том же языке. Он тут, в моих костях.

«Ты ошибся».

– Ошибся?

Он смеется, и, черт возьми, кем бы этот человек ни был, смех у него чудесный.

Мужчина делает шаг ко мне, ладони его ложатся на мои щеки, обхватывают мое лицо, и я поражаюсь, какое же собственническое это прикосновение. Не говоря уже о том, как он на меня смотрит.

– Я не… я не знаю тебя.

Слова не совсем совпадают с их переводом на английский. Даже словарь древнего языка не вполне совпадает с современным. Говоря на этом языке, я чувствую себя другим человеком.

– Ты не знаешь меня? – Губы его складываются в лукавую улыбку. – Да ладно, что это за игра, Роксилана?

Глаза его искрятся, и ему, похоже, действительно наплевать, что он голый.

Стискиваю его запястье, собираясь оттолкнуть его. Но когда я дотрагиваюсь до него, он прерывисто вздыхает, на миг зажмуриваясь.

– Твое прикосновение, Рокси. Как я тосковал по нему. Я застрял в кошмаре и никак не мог проснуться. – Он открывает глаза, смотрит на меня с болью. – Как долго я томился. Но меня поддерживала надежда, надежда на то, что ты придешь и спасешь меня, моя царица.

М-да, что-то тут очень, очень не так. Я никакая не Роксилана, не царица и не Императрица. И уж определенно не его.

Открываю рот, чтобы сообщить все это, но тут Мемнон наклоняется и целует меня.

Цепенею и задыхаюсь.

Что за чертовщина?

Голый, только что воскресший мужик целует меня.

Еще не успеваю осознать происходящее, как его губы раздвигают мои, словно я – замок, а он – ключ. И я чувствую его вкус.

По всему это должен быть вкус паутины и разлагающихся трупов – но нет, клянусь, я чувствую на языке насыщенный, изысканный вкус выдержанного вина.

Руки мои сползают с его запястий на грудь, сбивая еще несколько чешуек доспехов. Я правда собираюсь его оттолкнуть, но его язык ласкает мой так жадно, так чувственно, что мои пальцы сами собой впиваются в его кожу.

Он стонет, подается еще ближе, его обнаженное бедро касается моего, прикрытого брючиной.

И я… я невольно целую его в ответ.

Он снова коротко стонет, сексуально, греховно, и прижимает меня к себе, и целует так, будто умрет, если остановится.

Одна его рука ложится на мою талию и играет с подолом моей рубахи, и я точно знаю, к чему это приведет, если я сейчас же не положу этому конец.

Мне требуется вся сила воли, чтобы прервать поцелуй, но даже тогда ноги не желают сдвигаться с места, не хотят оторвать меня от него.

Вторая рука Мемнона все еще лежит на моей щеке. Его темные глаза ищут мои.

– Я звал тебя, Рокси. Я так долго звал тебя, но ты никогда не отвечала. Сила моя слабела, потом задремала и очнулась только когда… – Он моргает, смотрит вниз, на себя, потом впервые замечает мой наряд. – Я мертв? – спрашивает он, вновь вскидывая взгляд. – Ты здесь, чтобы проводить мою душу в загробную жизнь?

В загробную жизнь?

– О чем ты? – Отступаю, выворачиваюсь из его объятий. – Меня зовут Селена, не Рокси.

Он сдвигает брови, и губы его недовольно кривятся.

Мужчина в явном замешательстве. Он принимает меня за кого-то другого, думает, что мы в каком-то другом месте, а я ничего не понимаю, чтобы сообразить, как лучше действовать.

Взгляд его скользит по надписям на стенах. Мемнон прищуривается, читает.

Я смотрю туда же, куда и он.

…Мемнон Проклятый уснет сном богов…

…заточен в этой комнате…

…силы подавлены…

…память изгнана из умов живущих…

…принужден спать…

…не старея, не умирая…

Откашливаюсь, прочищая горло.

– Э… так ты, насколько я понимаю, был проклят?

Мемнон вновь поворачивается ко мне. Выражение его лица изменилось, ужесточилось, шрам резко выделяется на коже.

Мне требуется усилие, чтобы не обмочиться, – такой он сейчас пугающий.

– Это было правдой, да? Все это было правдой. Я не верил Эйслин, но она была права. – Он ловит мой подбородок, притягивает меня к себе. – Моя царица, что ты наделала?

– Кем бы ты ни был, – медленно говорю я, – тебе лучше отпустить меня. Сейчас же.

Только после того, как слова вылетают у меня изо рта, я осознаю, что произнесла их на английском.

– Что с твоим языком? – хватка его усиливается, и хмурится он сильнее. – Или ты выучила какой-то новый, чтобы проклинать меня?

Магия вокруг нас сгущается.

– Что бы ты ни сделала со мной, жена, – говорит он, наклоняясь, – клянусь, что это никогда больше не повторится.