Околицы Вавилона

К категории «тяжёлых» относятся слова, в которых прошлые смысловые значения сохраняются — «удерживаются, точно эхо в пещере», растолковывают цооги. Например, слово эвегел имеет в настоящую минуту четыре значения одновременно: «герб», «кровать», «лягушка», «великодушный»; в нём также просматривается пятое, нарождающееся, значение — «дядя», которое должно будет в скором времени вытеснить («выгрузить») значение «герб». Древнейшие слова ярья и зёба являются в цоогском самыми тяжёлыми. Они имеют в любой момент времени по сто двадцать действительных и по тридцать нарождающихся значений. Это создаёт вокруг них мистический ореол — слова считаются священными.

Категорию «невесомых» составляют слова, которые к определённому моменту времени полностью утратили старое значение, но ещё не обрели новое. Это самые летучие, самые неуловимые, самые призрачные слова цоогского языка. Их жизнь длится всего полторы-две минуты — столько времени они остаются свободными от смыслов — «парят без груза», говорят цооги. «Парение» прекращается в тот миг, когда «невесомые» слова обретают некоторые непредсказуемые значения и переходят таким образом в категорию «тяжёлых» или «лёгких».

Феномен «невесомости» всегда привлекал цоогскую поэзию, которая не признаёт стихов, созданных из слов с заранее известными значениями. Настоящая цоогская поэзия сродни игре в кости. Поэт очень быстро — за одну минуту — конструирует стих из «невесомых», временно бессмысленных, слов. И если в следующую минуту конструкция вдруг обретает по воле случая (или, как считается, в силу любви Бога к поэту) стройный смысл, это вызывает взрыв восторга в душе удачливого стихотворца и двух его читателей — два постоянных читателя, являясь своего рода чиновниками, всегда находятся рядом с цоогским поэтом, чтобы зарегистрировать чудо рождения стиха.

Ухвэц керема, юдуц керемел
Гумарга базоцо веледа, —
Ангер урдыыц, кева качаэл,
Хевер бигироц цумеледа.

Вот образец «парящей» цоогской поэзии.

Все слова в этом четверостишии через минуту обретут значение. Свяжутся ли они, породив внятный смысл, — неизвестно.

Язык народа орзак

Чем именно занимались орзаки на строительстве вавилонской башни, не знал ни один из тех правителей, которые участвовали в затее Нимрода. Не знал этого и сам царь Нимрод, следивший за всеми работами. Случалось, что ему попадались на глаза орзаки, которые один за другим подвозили на тележках к башне засушенных змей. Но на следующий день все орзаки буравили дыры в громадном камне, лежавшем неподалёку от стройки, и на вопрос царя Нимрода о назначении засушенных змей отвечали, что до змей им нет никакого дела.

Орзаки очень много говорят и пишут. Однако лишь небольшая часть из того, что они произносят и облекают в письменные знаки, является осмысленной речью. Всё остальное относится к реликтовому языковому шуму — особого рода звукам, сохранившимся от большого языкового взрыва. Взрыв случился как раз в тот день, когда орзаки принялись за новую работу. Они закапывали в большую яму, вырытую ими накануне, варёные абрикосы, живых гусей и эмалированные изразцы для облицовки башни. Работа орзаков изумила на этот раз не только царя Нимрода. Работников обступили со всех сторон разные народы, уже наделённые собственными языками, но ещё не знающие об этом. Народы вдруг закричали все разом, что-то гневно спрашивая у орзаков и показывая на яму. Орзаки были потрясены фантастической смесью непонятных звуков. Они выронили из рук лопаты, сели на землю возле ямы и втянули головы в плечи. Так они просидели до полудня, слушая, как вокруг них говорят народы. В полдень, когда говорение достигло такой громкости, что нельзя было уже расслышать ни песен йонцев, ни командных выкриков цоогов, которые продолжали по привычке поднимать лебёдками грузы, орзаки быстро уложили на телеги своё имущество, крикнули лошадям: «Яц-яль-губо-хельц!» («Но!») и навсегда покинули долину Сеннаарскую.

Реликтовый языковой шум, в состав которого входят искажённые обрывки слов различных языков, в современном орзакском обнаруживается с наибольшей явственностью — гораздо явственней, чем в любом другом языке мира. Орзакский затоплен этим неумолкающим шумом, который неуклонно воспроизводится в речи любого орзака. Говорить поорзакски означает встраивать орзакские слова в поток бессмысленных звуков, который рождается сам собой при малейшем намерении орзака что-либо сказать.

Цуа-куугунь-куль-шивик-лаанаж-нурган-эбе-яйя-фелич-яйя-поосихва-уривон-фебеиж-чезьма-инц!

Это приветствие диктора национального радио.