Окольный путь

Игнасьо, выслушав это сообщение про Мануэля, осужденного и невесту висельника, с наслаждением засадил бы кулаком в физиономию нюхальщика. Вот, оказывается, где хлюпает это холодное, зловонное болото, и можно заглянуть в его темные глубины. Как живо вспомнился ему покойный отец! Ему казалось, что эти люди просто неспособны - это бы совершенно противоречило их натуре - хотя бы представить себе, что какой-то поступок может быть вызван добрыми побуждениями, неспособны принять совершившееся как оно есть и взглянуть на вещи естественно и непредвзято. Нет, кухня клеветы не может оставаться без дела, из нее бежит поток смрадных помоев и будет бежать дотоле, пока не переведутся существа вроде Доксат и Парч, которые - по своей ли природной низости, от безграничной ли скуки или просто по глупости - не находят ничего лучшего, как использовать свое незаслуженно высокое положение в столице и в обществе для того, чтобы распространять эту гадость дальше, куда без их стараний она бы наверняка не проникла. Игнасьо вполне готов был поверить в их глупость, а их чванство объяснить искренним убеждением в собственной правоте, ибо они, возможно, серьезно считали себя блюстительницами светской морали и богинями мщения, карающими за всякий проступок.

Все это беспорядочно и сумбурно проносилось в голове Игнасьо Тобара, пока он стоял на полпути к вершине, прислонясь к нагретой солнцем скале. Узкая тропинка, уходя вправо, вилась между отвесными скалами, выбирая сравнительно проходимые места по каменной осыпи и скудным полоскам земли, попадавшимся там и сям среди настоящих обвалов. Глазам открывался кусок тропы длиной в пятьсот-шестьсот шагов, затем она опять исчезала за выступом скалы.

Но вот за следующим выступом, наверху, что-то заслонило солнце - это был Мануэль, силуэт которого четко рисовался на фоне неба. Игнасьо помахал ему рукой, граф помахал в ответ, но не двинулся с места.

Младший кузен поспешил к старшему, быстрыми шагами взбираясь вверх и недоумевая, отчего Мануэль заставляет его проделывать этот путь, а не спускается к нему сам. Когда ему оставалось пройти не более пятидесяти шагов, он услыхал пронзительные крики галок: целая их стая взмыла вдруг из-за спины Мануэля и, махая крыльями, развернулась над его головой, на какие-то мгновенья графа накрыла тень черных птиц, обычно столь робких. Много позже Игнасьо вспоминал, как неприятно поразила его тогда эта картина.

- Ну, вот и ты! - немного запыхавшись, промолвил Тобар.

Мануэль протянул ему руку. Свой подбитый мехом кафтан он снял и, должно быть, отдал егерю, оставшись в плотно прилегающем камзоле, который сейчас, вопреки обыкновению, расстегнул сверху, так что выбилась наружу шелковая рубашка. Лицо его казалось маленьким и узким, как лицо мальчика.

- Скажи, что с тобой стряслось? - выпалил Тобар. - Что ты увидел там, наверху? В замке толкуют, будто тебе встретился какой-то страшный зверь, а егерь рассказывает...

Только теперь Игнасьо заметил, что кузен полностью погружен в себя. Взгляд его был устремлен в пустоту, в прозрачную синеву неба.

- Я видел златоволосую девушку, - ответил он наконец.

- Как это? - растерянно спросил Игнасьо.

- Надеюсь, она мне поможет, - прибавил Мануэль.

- Поможет? Где? Там, наверху?!

- Нет, здесь. - Граф приложил руку к сердцу. То был миг небывалой откровенности.

Игнасьо сразу все понял.

- Кто она? - воскликнул он.

- Имени я не знаю и видел-то ее всего раз в жизни, на том вечере у княгини.

- Ага! - вскричал Игнасьо и крепко схватил Мануэля за плечо. - Так мы ее отыщем, мы непременно ее отыщем. Ты говорил тогда, что рядом с вами, пока вы беседовали, стоял маркиз де Каура. Уж этот всегда все знает.

- Я, к сожалению, тотчас же его спросил, а этого мне делать не следовало, - возразил Мануэль, теперь окончательно придя в себя. - Он отвечал, что эта девица какая-то провинциалка, ни ему, ни обеим дамам - он подразумевал Доксат и Парч - совершенно не знакомая.

- А почему тебе этого делать не следовало? - с удивлением спросил Игнасьо.

- Искать надо, не спрашивая. Не привлекая к себе внимания.

- Что ты говоришь? Да нет же! - Игнасьо был совершенно другого мнения и принялся горячо возражать кузену. - Понимаешь, ежели она из провинции, тем временем они начали спуск, и, не переставая говорить, Игнасьо то и дело вполоборота взглядывал на Мануэля, - может статься, что в столицу ее привезли ненадолго, чтобы она могла побывать на бале у княгини, куда, к великому счастью самой девицы и ее родных, была приглашена, а заодно имела бы случай посетить и некоторые другие дома. Этих господ из Штирии и Каринтии ныне чаще приходится видеть в Вене, и все они, хоть и остаются лютеранами, понемногу притираются ко двору. Я слыхал, что император намедни лил слезы радости оттого лишь, что один из этих господ возвратился в лоно римской церкви. Якобы он даже написал новообращенному дословно следующее: "Будь я сейчас рядом с тобой, я бы тебя расцеловал". Говорят, что теперь он ничему на свете не способен радоваться так, как подобному обращению...