Окончательное решение, или Разгадка под занавес

За этим именем, произнесенным твердо и отчетливо, последовало невнятное бормотание, которое миссис Паникер разобрать не смогла. Ей показалось, что он сам себе читает какую-то лекцию. Затем старик вновь поднялся и проследовал к двери, даже не оглянувшись. Было ясно, что обо всех присутствующих он попросту забыл.

— А как же я? — возмутился Реджи. — Со мной-то что будет? Ну ты, козел старый, скажи, чтоб меня отпустили!

— Реджи, как ты можешь! — в ужасе прошептала миссис Паникер.

До сих пор ее сын ни единым словом не выразил даже намека на сожаление о том, что случилось с мистером Шейном; он без тени смущения признался, что хотел украсть Бруно у сиротки-беженца и что хорошо осведомлен о содержимом бумажника мистера Паркинса, а теперь хамил единственному достойному союзнику, который у него был, если, конечно, не считать родной матери.

— Господи, да неужели же ты не понимаешь, во что на этот раз впутался?

Старик повернул голову в их сторону. Губы его сложились в ядовитую улыбку.

— Ваша мать абсолютно права. На данный момент оснований для того, чтобы оправдать вас, явно недостаточно, зато косвенных улик, согласно которым вы можете считаться подозреваемым, хватает с избытком. Эти джентльмены, — старик указал на Ноакса и Вуллитта, — совершат должностное преступление, если освободят вас из-под стражи. Короче говоря, вы продолжаете оставаться главным подозреваемым в убийстве мистера Шейна.

Надев каскетку, старик кивком попрощался с миссис Паникер и закрыл за собой дверь.

Глава 6

Старику однажды уже приходилось бывать в Габриэль-парке, лет сорок тому назад, в конце девяностых. Тогда это тоже было дело об убийстве, и тоже связанное с домашним животным — виртуозно выдрессированной сиамской кошкой. Она терлась усами о губы жертвы, оставляя на них таким образом редкий малайский яд.

Годы не пощадили грандиозного каменного здания. Еще до Первой мировой войны пожар уничтожил северное крыло и башню обсерватории с прищуром купола, откуда величественная злодейка баронесса Сфорца прыгнула в объятия смерти, прижимая к груди отчаянно мяукавшую любимицу по имени Королева Сиама. До сих пор здесь и там из высокой травы, словно обгоревшие фитили, торчали обуглившиеся балки. Уже перед этой войной особняк и прилегающие угодья отошли невесть откуда взявшемуся Национальному исследовательскому центру молочного животноводства, а принадлежавшее Центру малочисленное, но здоровое как на подбор галловейское стадо вызывало у местного населения постоянные скептические ухмылки.

Сорок лет назад, как вспоминал старик, требовалась целая армия слуг, чтобы содержать дом в порядке. Сейчас некому было подрезать плющ, или покрасить облупившиеся оконные рамы, или заменить черепицу на крыше, которую за пять лет оккупанты из Центра молочного животноводства сумели превратить из торжественного парада печных и каминных труб в подобие растерзанной корзинки для рукоделия, только вместо вязальных спиц из нее во все стороны торчали провода и антенны. Сотрудников Центра в городке практически не видели, однако успели заметить, что некоторые из них говорят с сильным иностранным акцентом. Очевидно, у них на родине, где-нибудь в Центральной Европе, мелочи вроде той, что галловейская порода не молочная, а мясная и надоев от нее не дождешься, не считались достойными внимания. Южное крыло особняка, отчужденное от основного здания во имя нужд национальной молочной промышленности, пришло в упадок. На верхнем этаже ютились последние оставшиеся в живых члены семейства Кэрлью, не то один, не то двое, а в некогда помпезной библиотеке, где во время оно старику при помощи поставленной в нужное место баночки сардин удалось вывести на чистую воду сиамскую преступницу, мистер Паркинс и с десяток ему подобных историков, не подлежавших призыву по возрасту, корпели над беспримерным и достославным собранием налоговых манускриптов, конторских книг и протоколов судебных тяжб, скопившихся в архиве Кэрлью за семьсот лет, в течение которых Восточный Суссекс считался полноправной вотчиной этой семьи.

— Виноват, — вежливо произнес молодой солдатик, сидевший за металлической стоечкой в металлической будочке — дешевой современной постройке, установленной на подъезде к особняку. На поясе у солдатика явственно просматривалось боевое оружие в кобуре. — Без спецпропуска не положено.

Внук Сэнди Беллоуза, этого несгибаемого и неутомимого борца с аферистами, вытащил свое удостоверение.

— Я веду дело об убийстве, — произнес он.

Голос инспектора звучал куда менее уверенно, чем пришлось бы по вкусу его славному деду или старцу.

— Да, я в курсе, — сказал солдатик.

Выражение искренней скорби по поводу кончины мистера Шейна, появившееся на его лице, сохранялось достаточно долго — настолько долго, что старик даже успел отметить это про себя, — а потом сменилось прежней безмятежной улыбкой.

— К сожалению, удостоверения сотрудника полиции недостаточно. Требования национальной безопасности.

— Национальной… чего? — переспросил старик. — Разве это не Центр молочного животноводства?!