Окончательный диагноз

— Для того чтобы все это проверить, потребуется довольно много времени, но думаю, если сравнить эти результаты с опубликованными, то мы обнаружим существенную разницу.

— Что тут же делает ее одним из главных подозреваемых.

Айзенменгер ничего не ответил и с нахмуренным видом продолжил изучать документы.

— Ну ладно, пока ты здесь ворон считаешь, я, пожалуй, продолжу, — устав от его пассивности, заявила Беверли, вставая.

— Что ты имеешь в виду? Мы же нашли то, что искали.

— Правда? — улыбнулась она, затем насмешливо покачала головой и погладила его по подбородку. — Когда занимаешься обыском, Джон, следует запомнить — нельзя останавливаться сразу после того, как нашел что-то существенное.

Она снова вернулась к стопке папок, в которой они обнаружили документы, посвященные Виктории Бенс-Джонс. Айзенменгер проводил ее взглядом, а затем, потеряв к ней интерес, вновь вернулся к пернатым.

— Зачем он притащил все это домой? — спустя несколько минут пробормотал он. — Остальные папки у него хранятся на работе.

— Ты считаешь, это что-то значит? — не оборачиваясь, спросила Беверли. — Что эта папка приобретает большее значение оттого, что находится здесь?

— А ты как считаешь?

— Возможно, — ответила она, выпрямляясь и держа какой-то листок двумя пальцами.

Она подошла с ним к столу. Это была копия письма, написанного месяцем ранее и адресованного Джеффри Бенс-Джонсу. В нем Милрой предлагал встретиться и обсудить его будущность. В последних строках упоминался «выдающийся успех Виктории, позволивший ей получить столь высокую награду».

— Если бы я была циничным человеком, — тихо заметила Беверли, — я бы сказала, что это выглядит как шантаж. Дайте мне то, что я хочу, или…

— Очень изящно.

— В этом-то и заключается вся прелесть. Ничего подозрительного, на взгляд непосвященного человека. Возможно, это объясняет, почему эти документы находятся здесь, а не в больнице, — добавила она.

Айзенменгер кивнул:

— Да, такое опасно хранить в своем кабинете, особенно после того, как письмо было отправлено.

— Видишь? — улыбнулась Беверли. — Я же говорила тебе, что нельзя бросать поиски.

— И все-таки почему оно здесь? — повторил он. — Почему оно выделено из всех остальных документов?

— Потому что в нем есть намек на шантаж. Он хотя и собирал компромат на всех окружающих, но, насколько нам известно, не использовал его. А это ему пришлось унести из отделения, чтобы не нашли Виктория и Джеффри Бенс-Джонс.

Айзенменгер был вынужден согласиться с этим предположением — оно выглядело вполне правдоподобным. Шахин зашел в кабинет Милроя лишь потому, что у него были подозрения, что он сможет там что-нибудь найти, а не потому что ему намекал на это Милрой.

— Да, наверное. Но я не могу себе представить Викторию убийцей.

— А ее мужа?

Он категорично покачал головой:

— Нет. То есть формально он мог бы это совершить, но он не обладает навыками вскрытия.

— Может, она его научила.

— Вскрытию тел и изъятию внутренних органов невозможно научиться теоретически, Беверли. Этому можно научиться только с помощью практических занятий. Вряд ли его женушка могла обучить его этому за кухонным столом.

— Возможно, они совершали убийства вдвоем. Он выполнял тяжелую работу, а она вскрывала.

— Коллективное убийство? Звучит не слишком убедительно.

— Тогда какие предложения?

— Не знаю, — после длительных раздумий вынужден был признать он.

Несмотря на то что ее лечащий врач был вполне удовлетворен видом раны, Елена не могла разделить его оптимизм. Половину ее груди, плеча и верхней части руки занимал синяк, представлявший собой абстракционистское сочетание оттенков багрового, зеленого и желтого. Красные и набухшие швы, на которые она не могла смотреть без слез, с его точки зрения, выглядели «вполне прилично». Все это, вместе взятое, в сочетании с бессонницей, вызванной неудобством кровати, скорее напоминавшей цветочный бордюр, чем место для отдыха, и неудобоваримостью пищи привело к тому, что она находилась не в лучшем расположении духа, поднявшись в половине четвертого утра и направившись в комнату отдыха. Не то чтобы стоявшие там кресла были комфортабельнее, просто в данный момент она предпочитала неудобно сидеть, нежели неудобно лежать.

Когда она проходила мимо островка света у поста медсестер, одна из двух склоненных голов приподнялась и осведомилась:

— Все в порядке? — Сестра-филиппинка хорошо говорила по-английски, но даже иллюзия участия мгновенно разрушалась непроницаемым выражением ее лица. Ее напарница лишь приподняла голову и тут же вернулась к своим записям.

— Не могу заснуть, — ответила Елена.

— Может, вам дать снотворное?

Елена покачала головой:

— Пойду почитаю с полчасика.

Она двинулась дальше и, пройдя небольшое расстояние, снова вступила в островок света у сестринского поста.

О Елене вспомнили лишь в половине восьмого во время смены дежурства, когда было упомянуто ее имя и сестры поняли, что она так и не вернулась в палату.

Только тогда стало понятно, что она исчезла.

— Там же, сэр, и в то же время.

Гомер спал, но сообщение Райта заставило его мгновенно проснуться.

— Что? Где? Когда?