Окончательный диагноз

— А что, у Милроя была собака? — спросил Блументаль. Ему никто не ответил, и он пробормотал, повернувшись к Айзенменгеру: — Да уж, он шутник.

— Похоже на то, — задумчиво откликнулся Айзенменгер. — Я так понял, что у Пендреда были какие-то счеты с Милроем? — обратился он к Райту.

— Да, это Милрой выгнал его из морга после того, как его брату был вынесен обвинительный приговор, — раздался громкий голос откуда-то сзади. — Он хотел, чтобы Пендреда вообще уволили, и предпринимал для этого все возможное. — Гомер опустил трубку, и вид у него был такой, словно его заставили проглотить жука-навозника. — Вы — доктор Айзенменгер, не так ли? — довольно грубо осведомился он, подходя ближе, а когда Айзенменгер кивнул, продолжил: — А как вы? Пришли в себя после встречи с мистером Пендредом?

Рана на горле у Айзенменгера уже заживала и не была заклеена пластырем. Над воротничком выступал лишь край ссадины.

— Почти, — пробормотал он в ответ.

Однако Гомер не проявил особого интереса к его ответу и тут же продолжил:

— Надеюсь, вы готовы сообщить мне, что согласны с доктором Блументалем и что все восемь убийств были совершены одной и той же рукой.

Айзенменгер поймал себя на том, что испытывает неприязнь к старшему инспектору. У него сохранились смутные воспоминания о том, что во время первого расследования тот вел себя манерно и самоуверенно, однако теперь эти качества достигли таких гипертрофированных размеров, что Гомер выглядел карикатурой на самого себя.

— Я еще не пришел к определенному выводу, — ответил Айзенменгер.

Это не могло обрадовать Гомера. Он только что получил взбучку от Колла, которому в свою очередь был сделан выговор главным констеблем. Лейтмотивом была не компетентность, граничившая с халатностью, а в подтексте маячило вероятное отстранение от служебных обязанностей в том случае, если Пендред не будет найден в ближайшее время. И Гомеру сейчас не нужны были слишком умные патологоанатомы, отказывающиеся говорить ему то, что он хотел от них услышать.

— Ну так придите уже наконец. Это вам не развлекательные интеллектуальные игры, это расследование убийства. Людям режет глотки какой-то долбанутый маньяк.

Недостаток роста Гомер компенсировал властной манерой поведения, которую он называл «управлением кадрами». Впрочем, Айзенменгера совершенно не волновало, что на него кричит какой-то полицейский, в котором он видел лишь зловредность и кровожадность.

— Совершенно справедливо замечено, — ответил он. — И поскольку вы проявляете такую редкую учтивость, я вам скажу. Я могу ошибаться, но, на мой взгляд, не все эти убийства совершил один и тот же человек. Я думаю, мы имеем дело по крайней мере с двумя разными людьми.

Даже если бы он обвинил в этих зверствах самого Гомера, вряд ли ему удалось бы вызвать более бурную реакцию. Глаза у того расширились, и он с изумленным видом уставился на Айзенменгера.

— Что? — переспросил он.

— Эти убийства совершены не тем же самым челове ком, что первые пять. — Он говорил спокойным, размеренным тоном, и от этого Гомеру становилось еще хуже. Слова Айзенменгера резали его по живому, и он снова повернулся к Исааку Блументалю.

— Я знаю, что вы придерживаетесь другой точки зрения, и вполне возможно, что я ошибаюсь, но вы просили меня поделиться с вами своим мнением…

Вид Блументаля тоже неожиданно стал кислым.

— Я не понимаю, как ты можешь…

Айзенменгер пожал плечами:

— Вы просили меня высказать свое мнение. Я поделился им с вами. Вы хотите, чтобы я представил письменный отчет?

— Нет, спасибо, — поспешно ответил Гомер. — Не сомневаюсь, что доктор Блументаль не нуждается в подсказках. Не правда ли? — Он перевел взгляд на Блументаля.

Вид у того стал совсем горестным, и он помедлил, прежде чем кивнуть.

Гомер повернулся к Айзенменгеру:

— Спасибо за помощь, больше мы в ней не нуждаемся.

И Айзенменгер понял, что приобрел в лице старшего инспектора непримиримого врага.

Вопреки прекраснодушным и абсолютно нереалистичным упованиям профессора Пиринджера, что все сотрудники отделения вернутся к работе, ничего продуктивного ни одним из них за этот день сделано не было. Известия о совершенном убийстве быстро распространились по больнице. Они растекались, как липкая тошнотворная жидкость, заполнявшая все углы и закоулки, и прежде чем в анатомическом театре урологического отделения было завершено второе обрезание, а гастроэнтерологи успели изучить состав пятидневного стула, новость уже знали все. Директор больницы, узнав о происшедшем, был вынужден принять третью за день таблетку валиума. Отделение словно замерло, окутанное влажным туманом инерции, заражавшей всех вялостью, которая препятствовала какой-либо деятельности и погружала персонал в состояние страха.