Окончательный расчет

— Ихний дом отседова виден, гляди, почти на краешке, крыша красным железом крыта… Грязищи там по колено, не просохло еще. — Она красноречиво покосилась на туфли Валерия. — Тут тебе, милок, не Москва!

— Это я заметил! — улыбнулся Валерий. — А вы, стало быть, тут живете? — Он кивнул на дом.

— Нетути, — покачала головой Нина. — Я туточки не живу, а по хозяйству приглядываю. У Щегловой Надежды, стало быть. Надежда теперя богатая стала, вишь, какой домище отгрохала?.. Только чтобы летом с мужиком своим и гостями жить…

— Много у вас тут народу осталось? — поинтересовался Померанцев, прежде чем отправиться к дому Василия. — А то, чего доброго, и я бы тут домишко прикупил… Больно места красивые!..

— Какой тут народ? — вздохнула Козакова. — На Васькиной улице один дедок, да еще три семейства на всю Шмелевку… Остальные продавцы давно в городе, там и ищи… Ну бывай, милок!

И так же внезапно, как появилась, эта жительница позапрошлого века шагнула назад на подворье и захлопнула перед носом Померанцева ворота.

Дом Шмеля, двухэтажный и с двускатной крышей, и впрямь требовал ремонта. Об этом буквально вопили и осевшие серые бревна, из которых он был сложен, и навечно распахнутая калитка наполовину обвалившегося забора, и заросший толстенным мхом фундамент. Однако на окнах первого этажа имелись шторы, в данный момент плотно сдвинутые, дверь была, как убедился Померанцев, крепко заперта, а от ворот к ней вела вполне приличная, выложенная кирпичом дорожка.

Обойдя строение вокруг, Валерий обнаружил довольно большей, давно заброшенный огород и отсутствие второго, черного входа. На том месте, где он был бы уместнее всего, — напротив заброшенных грядок, отделенных от подворья невысоким плетнем, обнаружилась неожиданно выглядевшая на фоне бревенчатых стен кирпичная пристройка, напоминавшая вход в подвал какой-нибудь овощной базы и явно появившаяся здесь гораздо позже, чем сам дом. На одностворчатых металлических дверях висел замок.

Померанцев задумчиво оглядел пристройку, замок потрогал, убедившись, что он не только новенький, но и тщательно смазанный. Затем так же внимательно обследовал просторный двор. Окрестности его вполне устроили: во-первых, удобный каменистый подъезд со стороны шоссе. Во-вторых, пустующие соседние дома с заколоченными ставнями. И, наконец, густые заросли бузины и осины, делавшие всю эту довольно широкую улочку похожей на лесную аллею.

— Замечательно… — пробурчал Померанцев себе под нос и, сделав пару пометок в записной книжке, двинулся к Денисовому «лексусу», который оставил неподалеку.

Мозолевский слегка отхлебнул из бокала любимого им мартини и незаметно кинул на Женю, сидевшую напротив него, пристальный взгляд, отметив, что за считанные дни его бывшая любовница удивительно подурнела. Неужели из-за любви к нему?.. Роман ощутил в душе что-то похожее на удовлетворение и поставил бокал на стол.

Евгения Петровна Шмелева за последние несколько дней и впрямь сдала: смуглая, гладкая, всегда ухоженная кожа потускнела и приобрела желтоватый оттенок, под глазами обозначилась легкая, но отчетливая сеточка морщин. Жене понадобилось двое суток для того, чтобы понять, в какую ужасную ситуацию она попала… Злость, отчаяние, ненависть и страх попеременно вспыхивали в ее душе с того момента, как стала очевидной вся глубина унижения, которой подверг ее этот сопляк, этот юный московский бандит (единственное, в чем Женя не сомневалась), кинувший ее как последнюю дуру… Именно дурой, законченной идиоткой она и была, доверившись, в сущности, первому встречному, о котором на самом деле ничего не знала — несмотря то что «познакомилась» с его мамашей… Да и с мамашей ли?! И как ловко увел сберкнижку!

Но самым страшным было даже не это. Все последние дни Евгения Петровна мучительно старалась припомнить их с Альбертом разговоры. Что именно и когда она сказала проклятому «ангелочку» из того, говорить чего вовсе не следовало?.. Хорошей памятью Женя не отличалась даже в школе, не то что теперь. И единственное, что она понимала четко, — над «Щитом» вообще и над ее мужем Василием в частности нависла опасность. Смертельная! А раз так — то и над ней, Женей, тоже… Еще ужаснее было то, что даже предупредить Василия или того же Мозолевского о грядущей беде она не могла: Женя и под пытками не созналась бы ни мужу, ни своему бывшему Ромео не только в том, что позволила себе завести любовника, но главное — в том, какому унижению подверглась… Она и сама не знала, почему согласилась встретиться сегодня с Мозолевским. Возможно, лишь потому, что из-за паршивца, посмевшего обвести ее вокруг пальца, вина Романа как-то уменьшилась. А возможно, потому, что надеялась через него разведать, во что ж такое они с Василием вляпались…

Впрочем, некоторые варианты Женя была в состоянии прикинуть и сама. И было их предостаточно: «мокруха», оказавшаяся неугодной кому-то, кто был куда круче Шмеля с Мозолевским. Деньги, которые они, вместо того чтобы отстегнуть заинтересованным людям, оставили себе… Ну и еще парочка столь же чреватых неприятностями ситуаций.