-Благодарность вам и благословение от Аллаха за то, что вы сделали, благородные владыки воинов. Моё имя Таус аль Джаннат, я зарабатываю на жизнь пением песен и сложением стихов. Эти люди, мои рабы, рабыни и невольники из тех, коими наделили меня те, кого тронуло мое пение. Они все достойные и добрые слуги и я не скажу худого ни о ком из них. Они сопровождали меня к месту поклонения. На обратном пути на нас напали псы этого недостойного, господина злобы и подлости, Абул-Хасима, Грозы песков. Когда-то я отказалась разделить с ним вечер и он возненавидел меня, – девушка гордо вскинула голову. –Быть может, господин мой не поверит своей рабе и должнице своего меча, – с лукавинкой в голосе продолжала она, бросив быстрый взгляд на Назира, – но Таус аль Джаннат хотя и певица, но не делит ложе ни с кем, к кому не лежит её сердце, а сердце её не лежит ни к кому. Сам Повелитель Правоверных призывает её пред свои очи и велит петь за занавеской. И очередь её назначена на каждый четверг.
-Да, господин мой, – изящно поклонилась Таус, – а у тебя есть дело до Повелителя?
-Эта девушка поет для самого Саладина, – Робин радостно улыбнулся. –Ты понимаешь, Гай? Она сможет провести нас во дворец, но даже если не получится, то расскажет о нас нашим дамам.
Гай с открытым ртом уставился на девушку, в его синих глазах пылал такой восторг, что казалось, он вот-вот вскочит и запрыгает от счастья. Вместо этого он просто наклонился и подкинул хворосту в костер.
-Скажи ей, что если она проведет нас к Лейле. Я вечно буду её должником, – тихо бросил он Локсли так, чтобы не слышал Назир. Робин кивнул.
-Думаю, можно будет попытаться.
-Если мои повелители желают, – я могу спеть для них, – мягко прошелестело над костром. Назир заметно оживился, Робин с любопытством уставился на девушку. Гай ничего не понял, но сообразил, что затевается что-то приятное.
-Увы, у меня нет с собой музыкальных инструментов, – Таус сверкнула темными очами в сторону Наза. –Но Пророк, ба благословит его Аллах и приветствует, изволил сказать, что человеческий голос- лучший из сотворенных музыкальных инструментов.
Она поудобнее уселась, вздохнула и нежный, словно журчанье хрустального ручейка, голос разорвал повисшую тишину.
Взглянул он, словно стрелами темными сердце пронзив моё,
Сердце влюбившейся, от любви погибшей,
Ночи тьма- ничто в сравнении со стрелами ресниц его,
Пламя Гадда- ничто с пламенем, в сердце моем разожженным…
Встревоженная Таус повернулась к нему, откинув покрывало с лица.
-О, мой господин, я ранила твоё сердце? Но эта песня просто очень известная, ей уже много лет и обычно её поют перед началом исполнений.
-Прости, господин, прости меня, – Таус была так огорчена, что больно было смотреть. Робин приподнялся, схватив её маленькую ручку и прижав к губам.
-Нет, что ты, пой, прошу тебя! Эту песню я готов целую вечность слушать!
Ты сердце моё похитил, душу мою забрал в свой плен,
И нет никого, лишь ты только на свете есть,
Любовь к тебе мне и воздухом стала, и пищей
И жизни моей нить от любви вот-вот оборвется.
Наконец, далеко заполночь почти все обитатели оазиса уснули. Остались лишь Назир с Таус, погруженные в тихую беседу. Девушка была в курсе политических новостей , и Назир узнал много нового о тех законах и обычаях, что были введены в его отсутствие. О закулисных интригах и ситуациях, о друзьях и врагах. Кроме прочего беседовать с весьма умной и осведомленной красавицей было просто приятно. Заметив, что Таус дрожит и кутается в свою накидку, Назир принес запасное одеяло и набросил на плечи девушки.
-Это долгая история, а ночь уже близится к концу, – Назир бросил взгляд на спящего Робина.- Скажу лишь, что песню эту пела его возлюбленная.
-Ты прав, мой господин, – покорно кивнула девушка, – ложись, я присмотрю за огнем. Не хочется спать, красота этой ночи проникает в самую душу.