«Окопная правда» Вермахта

Внушенная идеологией расистская враждебность в сочетании с идеей превентивной войны нередко порождала странное ощущение облегчения, смешанного с убеждением в необходимости выполнения поставленной задачи. «Немецкий народ в большом долгу перед фюрером, — утверждал один ефрейтор в середине июля 1941 года. — Если бы звери, с которыми мы здесь воюем, пришли в Германию, начались бы такие убийства, каких не видывал свет. Если Советы уже убили несчетные тысячи собственных граждан, то что бы они сделали с немцами? Никакая газета не сможет описать того, что я видел. Это почти невероятно… И когда кто-нибудь в Германии читает «Дер Штюрмер» и видит фотографии — это всего лишь небольшой пример того, что мы здесь видели, и тех преступлений, которые совершили евреи. Поверь мне, даже самая падкая на сенсации газета публикует лишь часть того, что здесь происходит». Для рядового М. М. цель войны стала самоочевидной в тот момент, когда он понял, «что случилось бы с нашими женщинами и детьми, если бы эти… русские орды вторглись на нашу землю. Здесь у меня была возможность понаблюдать за этим грубым и презренным народом. Хвала господу, их планы были сорваны, и они не смогли сжечь и разграбить нашу родину». Более того, ефрейтор В. Ф. в ноябре 1941 года утверждал: «Необходимо совершенно уничтожить большевизм, потому что, если бы эти зверские орды солдат обрушились на Германию, все германское было бы уничтожено». «Война с этими недочеловеками, которых довели до исступления евреи, не только была необходима, но и началась как раз вовремя, — заявлял Карл Фухс. — Наш фюрер спас Европу от неизбежного хаоса.

Вы, оставшиеся дома, должны всегда помнить о том, что случилось бы, если бы эти орды захватили нашу страну. Невозможно даже представить себе такие ужасы».

Такие утверждения не были единичными. В письме с фронта в середине июля 1941 года Фред Фальнбигль утверждает: «Мы были вынуждены вступить в войну с Советским Союзом. Если бы мы выжидали или если бы эти звери сами напали на нас, то оставалось бы рассчитывать только на милость божью. Даже самая страшная смерть для них слишком хороша. Я рад оказаться здесь, чтобы положить конец этой кровожадной системе». Один из солдат признавал, что бои тяжелы, но «тем, кто остался дома, солдаты могут сказать только, что Адольф Гитлер спас Германию и всю Европу от Красной армии». Другой солдат задумывался: «Что случилось бы с культурной Европой, если бы эти дети степей, отравленные и опьяненные ядом разрушения, эти подстрекаемые нашими врагами недочеловеки вторглись в прекрасную Германию?» «Каждый солдат увидел чуждый характер большевизма и знает, что случилось бы, если бы он пришел в Германию», — заявлял один солдат в письме к матери. «Слава богу, немецкий народ теперь набрался выдержки и сил и дал фюреру средства, необходимые ему, чтобы защитить Запад от гибели, — пришел к заключению гауптман Э. П. — То, что не смогли бы разрушить азиатские орды, уничтожила бы ненависть и мстительность евреев». То, что первоначальный страх перед смутным «еврейско-большевистским заговором» начал уступать место реальной озабоченности о возможной мести со стороны евреев, показывает, что часть простых солдат осознавала ужас преступлений, совершавшихся во имя нацистской идеологии против еврейского населения Восточной Европы. Ефрейтор Г. Г. признался: «Сражение идет, скорее, не между странами, а между двумя фундаментально различными идеологиями».