«Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника

– В Варанген-фьорде высаживалось много русских радистов для слежения за конвоями, вы принимали участие в их поиске?

– Да, высаживались, но мы ими не занимались.

– Вы слышали о разведгруппе штаба советского флота?

– Нет. О таких вещах я только читал в книге Чудова, он был наш непосредственный противник. Тогда у нас не было никакой информации.

– Вы участвовали в боях против морских десантов в Мотовском заливе?

– Нет, у нас была тихая позиция, на горе. Нам иногда сообщали, что была русская разведывательная группа, ее скинули обратно в море. В бухте Лица после войны базировался русский атомный флот. В 2002 году, когда было переосвящение солдатского кладбища в Луостаари, мы хотели посетить места боев, нам это не удалось.

– Какое было отношение к генералу Дитлю?

– Каждый год 9 апреля генерал Дитль приезжал к нам в полк, был общий праздник. Кроме того, мы Рождество вместе отмечали. Так что знали его лично. Часто мы его не видели, но мы знали, что он на месте, и если что-то происходило, он был немедленно с нами.

– Как вы восприняли покушение на Гитлера?

– 20 июля было для нас разочарованием. Как мог немецкий офицер заложить бомбу, чтобы добиться должности, при этом убежать? Те, кто стоял там вокруг стола, ему были до лампочки. Сегодня говорят о господине Штауфенберге, которого расстреляли, но не про тех, кого он там убил. У господина Штауфенберга была одна рука, он мог стрелять, но он заложил бомбу и убежал. Мы, по крайней мере, в нашей части, это событие уж никак не поддерживали. По крайней мере, когда такие дела делают, надо, чтобы они получались. Самому надо было стрелять, а не закладывать бомбу и убегать, чтобы гарантированно убить, если уж на то пошло.

– После этого покушения в вермахте что-то поменялось, с партийно-идеологической точки зрения?

– Нет. В общем, ничего. Может быть, на высших уровнях что-то поменялось, но у нас, внизу, ничего.

– Как вы получали информацию на фронте, у вас были газеты или радио?

– На фронте у нас были газеты и радио. В плену ничего не было, новости были только от антифашистов.

– Где вы жили на фронте?

– Как говорится по-немецки, в «служебных помещениях». Это могла быть палатка, это мог быть барак, если это было расположение части, это могла быть землянка, в зависимости от обстоятельств.

– Когда вы были солдатом, какое у вас было оружие?

– Карабин. И штык. Больше ничего.

– Ручные гранаты?

– Нет, обычно их не было, их выдавали в определенных случаях перед боем. И у боевого охранения на фронте всегда были. Если часовой что-то замечает, он кидает туда гранату.

– Что вы можете сказать о карабине?

– Это было оружие для прицельной стрельбы. Нельзя было просто палить во все стороны. Надо было смотреть, искать цели при каждом выстреле. С пистолетом-пулеметом совсем по-другому, там внизу магазин, нажал – и тра-та-та. А карабин – это охотничье оружие, боеприпасов мало, при каждом выстреле надо целиться.

– Обычный русский пистолет-пулемет, ППШ, не брали?

– Они тоже были. В каждом отделении у нас был легкий пулемет. Позже у нас были немецкие штурмовые винтовки и немецкие пулеметы. Они стреляли существенно быстрее, но расходовали существенно больше боеприпасов. Позже я работал логистиком, и я знаю, что исход битвы решается не только войсками на фронте, но и снабжением, которое придет позже, боеприпасами и продовольствием. Если ничего нет, то они там, впереди, будут стоять и ничего не смогут сделать.

– Когда вы стали лейтенантом, какое оружие у вас было?

– Пистолет. В бою – немецкий пистолет-пулемет. Он был надежный и легкий. У меня в конце войны был легкий русский пистолет-пулемет, не знаю, где я его взял, без барабана, со складным прикладом. Он был хороший.

– Что можете сказать о немецком пулемете?

– Немецкий пулемет, который у нас был сначала, MG-34, был надежный. Его было легко обслуживать, хотя, конечно, надо было иметь опыт. Русский пулемет был еще с водяным охлаждением, с ним было тяжелее.

– Пользовались ли камуфляжем?

– Нет.

– Вы чему-нибудь учились у противника?