«Окопная правда» Вермахта

Неизвестный солдат в конце 1944 года настаивал на том, что, хоть война и «вырвала нас из детства и поместила в центр борьбы за выживание», он приветствовал ее, потому что «это была борьба за наше будущее». И он не оставил повода для сомнений в том, что он считал будущим: «В последнее время мы часто обсуждаем войну и пришли к выводу, что это величайшая религиозная война, поскольку идеология — это лишь новый штамп, заменяющий слово «религия». В нацистской идеологии я черпаю веру в то, что борьба закончится победой наших… убеждений». После захвата Германией Польши Вильгельм Прюллер ликовал: «Это победа священной веры, победа национал-социализма». Затем он добавил: «Другие дерутся за ложные идеалы… Сегодня мы — не та Германия, что была прежде! Национал-социалистская Германия». Не сомневался Прюллер и в превосходстве этой новой Германии: «Спасением для рейха стало то, что человек восстал из его лона и ценой огромных усилий повел народ на поиски самого себя, наделив его единой идеологией, способной объединить людей… Было установлено политическое руководство, которое можно считать идеальным, способным по-настоящему воспитать в человеке человека». В заключение Прюллер утверждал: «Когда война закончится, я вернусь с нее куда более фанатичным национал-социалистом, чем раньше».

«Каждый немец должен, несомненно, гордиться своей родиной и должен быть счастлив и благодарен за возможность отдать жизнь за свою страну», — утверждал один солдат. Такое отношение показывает не просто любовь к своей стране, но глубокую приверженность делу национального единения. «Все мелкое и низменное должно быть отброшено, потому что идет битва и мы стоим перед лицом смерти, — восклицал Эберхард Вендебург. — И тогда «народное единство», истинное благо и чаяние всех немцев, позволит нам добиться лучшей жизни, чем была даже до войны». Фридрих Групе писал, что в выступлении перед будущими офицерами в мае 1940 года фюрер «подчеркивал, что немецкий солдат должен быть готов на любые жертвы ради немецкого народа; что наша задача — видеть в солдатах товарищей по нации; что мы всегда должны верить в достоинство и силу немецкого рабочего. И тогда мы вместе с ними придадим нашему миру новый смысл и новую силу». Мир нового содержания, составленный из новых сущностей, лучший чем до войны, — такое понимание «народного единства» придавало упорства немецким солдатам и ожесточения в борьбе за выживание, которую, по мнению многих солдат, они вели.

«Я отдаю здесь немало сил, как физических, так и эмоциональных», — отмечал Гюнтер фон Шевен в первое лето войны в России. Далее он добавил: «Война стала для меня решающим жребием… Меня укрепляет понимание того, что жертва каждой отдельной личности необходима, потому что она обусловлена общими потребностями». И Шевен без тени сомнений утверждал, что общие потребности связаны с «народным единством». «Необязательно стоять под градом гранат, чтобы постичь перемены нашей эпохи, — писал он. — Отношение оставшихся в тылу и отношение нас, фронтовиков, имеет те же последствия, потому что в вас мы видим необходимый фундамент для внутренней основы мировоззрения, помогающей определить будущее. Мы сражаемся, уверенные в том, что благородные и лучшие снова должны доказывать свое значение в борьбе с ужасными проявлениями материализма. Я вижу, как целый народ в страданиях и потоках крови проходит переплавку, которая позволит нам добиться новых успехов». Оказавшись среди ужасных реалий войны в России и, возможно, разуверившись в окончательной победе Германии, Шевен заглянул чуть глубже. В марте 1942 года он размышлял: «То, что мы видим здесь, возможно, последнее, недосягаемое проявление духа нашего времени». Не сомневался он и в тесной связи этих устремлений с «народным единством». В последнем письме, написанном в день гибели, Шевен задумался: «Все наши надежды возложены на родину — единственную землю, где живет настоящий народ, создавший нас. Очень важно, чтобы… священный огонь не угас. Мы внутренне вооружены».