«Окопная правда» Вермахта

ПОТЕРЯННЫЕ ГОДЫ

В начале мая 1942 года, находясь на Восточном фронте, Гельмут Пабст размышлял в своем дневнике о влиянии войны на личность: «Душа… становится более закаленной и серьезной, еще больше отдаляясь от мелочей. Тяжелые испытания формируют тебя и способны оставить серьезные отметины». Тем не менее в попытке придать положительный смысл годам, которые в противном случае пришлось бы считать потерянными напрасно, Пабст утверждал:

«Но на фоне нашего унылого существования… красота потерянной молодости проявляется во всем своем великолепии… Все мы отказались от беззаботной жизни. Но это не приводит ни к усталости, ни к смирению, поскольку это… вопрос самоутверждения… Воля к жизни разворачивается во всю мощь… Ты живешь текущим моментом… Просто жить — уже счастье. Но даже в серьезные моменты ты ощущаешь всю полноту жизни. Это и горечь, и сладость, все вместе, потому что мы научились видеть самое важное… В такие часы появляется желание… прожить вторую жизнь, опираясь на полученные знания. Это желание движет нами с такой силой, что в этот миг ничто не может повредить душе».

Почти через год Пабст вернулся к теме потерянного времени: «Нашей жизни отведен определенный срок. Когда годы уходят, можно лишь стиснуть зубы. Только ребенок может думать, что нам воздастся за это. Потому что жизненные возможности, утраченные с уходящими годами, уже не вернуть… Но, возможно, глупо вообще говорить об этом. Так я говорю себе, потому что больше, чем во всех предыдущих войнах, наши мысли чаще обращены к смыслу событий. И я вижу, что мое отношение к этому вопросу не отличается ясностью и не свободно от сомнений».

Хотя сам Пабст, погибший в России в сентябре 1943 года, не дожил до того, чтобы задаться вопросом о смысле войны или попробовать вернуть утраченные годы, его размышления в точности предвосхищают ощущения многих из тех, кто выжил. В конце войны, когда Германия рушилась и повсюду царил хаос, непосредственной задачей большинства солдат было просто избежать встречи с «цепными псами» из фельджандармерии или с выездными военными трибуналами СС и добраться до дома живым. Один из них выразился емко: «Для меня главное — выживание, а не моральное восстановление». Но как только жизнь начала обретать какое-то подобие стабильности, если не нормальности, они неизбежно начинали искать смысл во всех своих действиях. Большинство из них испытывали смешанные чувства, осознавая ужасы войны, но в то же время, пусть и неохотно, чувствуя и положительные стороны этого опыта. Практически для всех война стала переломным этапом в жизни, который невозможно отбросить или забыть. Отмеченные суровыми условиями войны, эти люди ощущали свою связь с другими участниками войны и чувствовали, что человеку со стороны не понять того, что пришлось пережить им. Отсюда и ощущение одиночества — словно они находились в обществе, но в то же время были отделены от него.

Часть проблемы примирения с военным опытом заключалась в том, что простой солдат считал себя приличным человеком. Альфонс Хек, бывший командир отряда «Гитлерюгенд» и солдат, признавался: «Все время правления Гитлера я считал себя исключительно порядочным и честным немецким юношей». Именно из-за такого самовосприятия многим было невыносимо трудно, когда в конце войны и после нее им рассказывали, что совершенные ими в молодости тяжелые и неприятные вещи, стоившие жизни многим их друзьям, были не просто ошибкой, но злом. Особенно ошеломляющим такое суждение было для тех, кто, по собственному мнению, стремился всего лишь выполнить то, что преподносилось им как долг. Теперь весь их жизненный опыт лишался всяческого смысла. Одни цеплялись за ценности национал-социализма и продолжали верить в прежних вождей, чтобы придать какую-то цель своим поступкам и жертвам. Другие впадали в вялую апатию или горько разочаровывались в политике, что в обоих случаях приводило к уходу в замкнутый частный мир, куда допускались лишь немногие.