«Окопная правда» Вермахта

Кроме гула битвы практически все солдаты отмечали особенные запахи войны. «У нее странный запах, — писал Гаральд Хенри о России. — Наверное, у меня он всегда будет ассоциироваться с этой кампанией — эта смесь запахов пожара, пота и лошадиных трупов». Другой ветеран войны в России также утверждал, что никогда не забудет «смешение запахов: засохшей мочи, экскрементов, гноящихся ран и противный запах гречневой каши». Фридриха Групе поразила «отвратительная вонь пороха, горящего железа и земли». Зигфрид Кнаппе «узнал, что запах гниющей плоти, пыли, пороховой гари, дыма и бензина — это и есть запах боя». Во время ночной атаки Кнаппе также отметил, какую важную роль сыграл запах в успешных действиях его части: «Окруженные русские… атаковали мою батарею, и моим парням приходилось отбиваться… Они не видели русских, в которых стреляли, но зато могли… чуять их! От русских солдат несло махоркой, имевшей сильный и неприятный запах… Этот ужасный запах въедался в их толстые шинели, и его можно было учуять с довольно большого расстояния».

Итальянский военный корреспондент Курцио Малапарте отмечал в первые месяцы войны в России, что «запах гниения доносился отовсюду… Запах ржавеющего железа заглушал запах людей и лошадей… Даже запах зерна и пронзительный, сладкий аромат подсолнухов тонул в этой кислой вони опаленного железа, ржавеющей стали, мертвых машин… Запах железа и бензина в пыльном воздухе усиливался, словно запах людей и животных, запахи деревьев, трав и грязи уступали место «аромату» бензина и горелого железа». Зигберт Штеманн упоминал «сладковатый запах разложения», наполнявший воздух после боя, так же как и Вольфганг Клюге, говоривший, что «повсюду чувствуется отвратительный сладкий запах» гниющих тел. Йоханнес Хюбнер утверждал, что худшим на войне был «ядовитый запах пожаров, трупов, раненых и сгоревшего скота». Ги Сайер объяснял просто: «Мы могли почуять присутствие смерти, и под этим я подразумеваю не процесс разложения, а тот запах, который издает смерть, достигнув определенного размаха. Любой, кому довелось побывать на поле боя, поймет, что я имею в виду».

Для многих солдат одним из самых острых и мучительных впечатлений войны стало ее ужасное действие на лошадей. «На пути лежала раненая лошадь, — писал Гаральд Хенри в октябре 1941 года. — Она вдруг встала на дыбы, и кто-то выстрелил в нее, чтобы добить, она снова вскочила, еще один выстрел… Лошадь все еще боролась за жизнь, прозвучало еще много выстрелов, но винтовочные пули не скоро погасили огонь в глазах умирающей лошади… Лошади повсюду. Разорванные на части снарядами, с глазами, выпадающими из пустых красных глазниц… Это едва ли не хуже, чем оторванные лица людей, обгорелых, полуобугленных трупов с проломленными грудными клетками». Несмотря на все кровопролития и увечья одного боя, Фридрих-Рейнгольд Хааг больше всего был потрясен видом прекрасной белой лошади, пасшейся у канавы. «Артиллерийским снарядом ей оторвало правую переднюю ногу. Она паслась мирно, но в то же время медленной невыразимо печально покачивала из стороны в сторону окровавленным обрубком ноги… Не знаю, смогу ли я точно описать ужас этой сцены… Тогда я сказал одному из своих солдат: «Добей эту лошадь!» И солдат, который всего десять минут назад упорно сражался, ответил: «Мне не хватит духу, герр лейтенант». Такие случаи угнетают куда сильнее, чем вся «сумятица битвы» и грозящая тебе опасность».

Некоторых солдат охватывали странные исторические размышления, особенно когда они проходили по местам, в которых сражались их отцы в годы Первой мировой войны или злополучные солдаты Наполеона в 1812 году. Во время боев на бельгийско-французской границе Гельмут Неель-зен был поражен, узнав, что его «ротный был ранен на том самом месте, где двадцать лет назад отдал свою жизнь за Германию его отец». Ганс-Генрих Людвиг в письме из России заметил: «Я впервые живу в землянке, прямо как отец в 1914–1918 годах». И добавил: «Я часто думаю об этом». Проходя через район Шемен-де-Дам в Шампани, где в годы Первой мировой войны шли ожесточенные бои, рядовой Г. Б. размышлял: «Это исторические места, где земля пропитана кровью наших отцов в годы Мировой войны». Кровопролитные бои под Севастополем в июне 1942 года заставили Алоиза Двенгера признаться: «Мы часто вспоминаем о Вердене».