Как показали и Групе, и Фухс, повседневная жизнь в Службе труда имела явно военизированный характер и была направлена не только на элементарную военную подготовку и развитие физической выносливости, но также и на воспитание характера, товарищества и сплоченности. Групе приводит доказательства идеализма, который пробудил во многих молодых немцах этот интенсивный процесс социализации, отмечая в своем дневнике в 1937 году:
«Это сообщество рабочих людей по-своему уникально. Мы, представители всех слоев общества, собрались здесь вместе, чтобы тяжким трудом добиться от почвы более обильного урожая…
Несмотря ни на что, возможно благодаря совместно переносимым тяготам, среди нас быстро росло чувство товарищества… Мы испытываем здесь то чувство, которое мы понимаем под национальным единением. И мы приводим в действие нашу идею национал-социализма: мы все едины в служении своему народу, никого не спрашивают о происхождении или классовой принадлежности, богат он или беден… Снобизм, классовое сознание, зависть и леность остаются в прошлом. Именно таков путь от «я» до «мы».
Учитывая тяжелый труд, а также интенсивную физическую и строевую подготовку, неудивительно, что, когда десятки тысяч молодых людей, прошедших через «Гитлерюгенд» и РАД, хлынули в учебные центры вермахта, они были, как правило, лучше подготовлены к тому, что ожидало их в дальнейшем, нежели их сверстники в Великобритании или США. Тем не менее интенсивность и реализм обучения, с которыми они сталкивались, нередко заставали врасплох даже самых подготовленных из них. «Они сразу же взялись за нас, — писал Зигфрид Кнаппе о своих военных инструкторах по строевой подготовке, — и дали нам понять, что, несмотря на опыт Службы труда, мы не умели не только маршировать, но и ходить. Потом они начали по-своему учить нас. Признать, что нас чему-то научили в РАД, было ниже их достоинства».
Интенсивность обучения произвела впечатление и на Мартина Пеппеля, за плечами которого были и «Гитлерюгенд», и РАД. «Гауптфельдфебель Цирах с толстым журналом взысканий… безраздельно властвовал над нами, — вспоминал Пеппель. — Всякий раз, когда он смотрел на нас, мы начинали дрожать… Обучение велось невероятно жестко, но в основном справедливо. Время пролетало быстро хотя бы из-за того, что тяжелая муштра с утра до ночи не оставляла нам времени для раздумий». Положение ничуть не улучшилось и после того, как Пеппель перешел от начальной подготовки к более углубленному обучению.
«Учеба продолжалась с не меньшим упорством. Например, мы проделывали марш на 25 километров в полном снаряжении и с радиостанцией… За ним следовали ночные упражнения, включавшие ориентирование на местности на скорость с помощью схем местности и призматического компаса…
В августе нас отправили на полигон Вильдфлекен. Марши, занятия, ночные тревоги, стрельбы и обучение работе с радиостанцией — все это было еще хуже, чем прежде. Каждый день мы валились в койки в полном изнеможении. Позднее, на фронте, мы снова и снова понимали, сколько пользы нам принесло это обучение. Тяжело в учении — легко в бою. Эта азбучная истина не раз находила подтверждение. Но тогда мы этого еще не знали, поэтому ругались на чем свет стоит по любому поводу… Однако в конечном итоге эта суровая подготовка дала результат… После того как наше обучение на полигоне закончилось, я навсегда запомнил одну из наших поговорок об этом проклятом месте: Lieber den ganzen Arsch voller Zwecken, alsvierzehn Tage Wildflecken (Лучше полный зад гвоздей, чем две недели в Вильдфлекене)».