Окопники

На следующий день командир батальона собрал командиров рот и повел к переднему краю. По пути все время попадались огневые позиции артиллерии, земля была изрыта окопами.

Скоро мы подошли к неширокой речке, через которую была наведена переправа. По обоим берегам сидели в окопах саперы, готовые броситься в огонь и в воду при малейшем повреждении их сооружения. Обширные луга с густой, сочной травой подступали к самой реке.

— Косу бы сейчас в руки, — мечтательно сказал кто-то.

— А потом искупаться бы, — подхватил другой.

— Отставить разговоры! — одернул их комбат.

Сразу за переправой мы свернули вправо к крутому

обрыву.

— Здесь будут твои огневые позиции, — сказал мне

комбат.

— Маловата площадка для восьми минометов.

— Торопись занять, а то и такой не останется.

С рекогносцировки мы вернулись лишь под вечер. Парторг роты старший сержант Овчинников проводил митинг перед предстоящим боем. На притихшей лесной поляне рассаживались бойцы. На траве лежали минометы, карабины, автоматы — все, что следовало взвалить на солдатские плечи и унести на передний край сразу после митинга. Решение было единодушным: бить врага, уничтожать беспощадно.

С наступлением темноты рота заняла указанное ей место под обрывом. Грунт здесь оказался каменистым, и на оборудование огневых позиций у нас ушла почти вся ночь. Уже перед рассветом я позвонил комбату и доложил о готовности.

— Тебя тут разыскивают из соседнего хозяйства, — сказал комбат. — Сейчас телефонист соединит.

— Алло, алло! — услышал я в трубку через минуту. — Леонид Куренков почернел. Понял?..

Как не понять этот примитивный солдатский код? «Почернел» — значит, убит, «покраснел» — ранен. Леонид Куренков «почернел»…

— Приходи, если можешь.

— Иду, — ответил я.

Позиции минометной роты, которой командовал Куренков, находились недалеко, слева от нас, почти на открытом поле. Шагать через это поле в полный рост было опасно, но я спешил, кружить по ходам сообщения некогда.

Встретился с заместителем командира полка. Он и его ординарец тоже шли в полный рост, с завидной выправкой, будто на строевом смотре.

— Далеко? — спросил меня подполковник.

Я доложил, куда и зачем иду.

— Куренков смелый был товарищ… Давай, иди. Только не задерживайся там…

«Смелый товарищ» — это самая высокая из похвал, на какие был способен подполковник. Такой его похвалы удостаивались немногие, потому что сам он был человек отчаянной смелости.

Куренков лежал на бруствере екопа, в котором его настиг осколок вражеской мины. Я откинул шинель. На меня и всех обступивших его смотрели, не видя, неподвижные, чуть прищуренные глаза. Белокурые вьющиеся волосы прилипли ко лбу.

Стоявший рядом со мной старшина роты протянул мне трубку Леонида:

— Возьмите. Помните, он просил передать ее вам, если с ним что-нибудь случится.

Я молча взял трубку. Тот разговор, о котором мне напомнил старшина, произошел не так давно. Леонид не лежал, как сейчас, а сидел живой и здоровый на бруств^}е такого же вот окопа и набивал трубку табаком из трофейных сигарет.

«Где взял такую?» — поинтересовался я. «Нравится?» — «Ничего». «Старшина, не забудь передать ему трубку, когда меня снимешь со всех видов довольствия» — пошутил Куренков.

В тот вечер он много говорил о родном доме, об отце и матерн: они были недалеко, за линией фронта. И все-таки Леонид не дошел до них, не встретился с ними.

А в Свердловске жила его невеста, с которой он вместе учился в институте. В письмах она передавала приветы и мне. Теперь я должен написать ей о гибели Леонида…

28

В тылу остались многие большие и малые реки, навсегда засевшие в память рубежи войны, как зарубки на коре живого дерева. Впереди их тоже было немало — водных преград, которые еще предстояло форсировать.

В июньские дни 1944 года все чаще и чаще называлась Березина. Она была где-то совсем близко.

Солнце не поднялось еще из-за леса, а полк уже спешил к реке, с которой на века связана слава русского оружия. Вместе со всеми я волновался, ожидая встречи с Березиной. Пытался представить себе, как наши предки под командованием фельдмаршала Кутузова шли по этим же вот дорогам в зимнюю стужу, довершая разгром полчищ Наполеона. Минуло больше ста лет, и опять, теперь уже армии маршала К. К.Рокоссовского готовились сокрушить на березинском рубеже сильнейшую группировку немецко — фашистских захватчиков.

В полосе нашей дивизии действовал передовой отряд

— усиленный стрелковый батальон. Он еще ночью ушел к Березине с задачей захватить мост у деревни Шатково. Мы следовали за ним в свернутых походных колоннах. Конечно, с соответствующим охранением: знали, что в тылу у нас остались разбитые, разрозненные, но не до конца уничтоженные части противника.

Когда полк проходил одну из попутных деревень, вспыхнула перестрелка. Наш батальон, еще не втянувшийся в деревню, на какое-то время остановился. По колонне передавалась команда: «Старшего лейтенанта Гаевого к комбату!..»

Я поспешил вперед. Обгоняя меня, галопом промчалась полковая батарея. Раздались первые пронзительные выстрелы сорокапятимиллиметровых пушек. Пересчрелка нарастала с каждой минутой.