Окопные стихи

девушка по имени Марина

что-то мне пытается сказать.

Не помогут нам ни бог, ни нежность.

Никакие не спасут слова:

вспыхнула любовь жолнежа

так же вдруг, как вдруг оборвалась…

Ничего вокруг не ощущаю.

И такой захлёстнут я тоской,

будто не с Мариной я прощаюсь,

а прощаюсь с собственной судьбой.

А она всё шепчет, шепчет глухо:

– Сбереги их, Езус, сбереги!.. –

И дрожит на смуглой мочке уха

камешек дешёвенькой серьги.

Я сюда уж не вернусь, наверно.

Не увижу больше этих глаз.

Будь же ты благословенна,

польская деревня Вельколяс!

ЧП

У нас в полку произошло ЧП –

танкисты спёрли Таньку из санроты:

подъехали к санротовской избе,

в машину Таньку и – «Привет, пехота!».

Майор рассвирипел:

– Догнать! Отдать под суд! –

Но как ты их, едрёна вошь, догонишь,

когда у них теперь другой маршрут –

куда-то, говорили, под Воронеж.

И, плюнув, успокоился майор.

В конце концов, решил он очень здраво,

что Танька хоть и редкая шалава,

но увезли её не на курорт.

Однако он с начальником медслужбы

довольно долго резок был и груб:

– Тебе охрану выделить не нужно?

А то гляди – санроту всю сопрут.

* * *

Возвращаюсь как-то вечером в землянку и вижу – спит на моей койке какая-то девушка.

– Вы кто такая? Как сюда попали? –

Просыпается: ба! да это военфельдшер Маргарита Манкова – новая хирургическая сестра из полковой медсанроты, миловидная, доложу вам, шатенка с фигурой Афродиты.

Спустила ноги на пол, одёрнула юбку на коленях и говорит таким тоном, словно пришла узнать, который час:

– Товарищ военврач, я решила выйти за вас замуж. – Я как стоял, так и сел на ящик с медикаментами.

A она продолжает, как ни в чём не бывало:

– Если вы на мне не женитесь, я не знаю, что я с собой сделаю!

Мужчины проходу не дают, пристают, а если я выйду замуж, приставать не будут.

Наконец я обрёл дар речи:

– Но почему именно за меня? –

И слышу потрясающий по своей логике ответ:

– Потому что вы мне нравитесь.

– Но, простите, я вовсе не собираюсь жениться. – И опять – ответ:

– Придётся, товарищ капитан, если хотите спасти меня.

– Но почему бы вам не выйти замуж за одного из тех, кто вам проходу не даёт?

И опять – ответ, потрясающий по своей логике:

– Да потому что они все нахалы! –

Тогда я говорю:

– Этого быть не может, чтоб все!

Но она отбивает и эту мою контратаку:

– Я лучше вас разбираюсь в таких вопросах, товарищ капитан.

Я наконец поднимаюсь с ящика с медикаментами:

– Хорошо, хорошо, я подумаю, а пока идите к себе в санроту…

– Но я пришла жить у вас, видите – даже вещи принесла.

Эту ночь я провёл у своего друга – начфина, а когда утром пришёл в штаб, встретил замполита:

– Слушай, капитан, ты что разводишь в нашем полку аморалку?

– Не понимаю вас, товарищ майор!

– Ах, не понимаешь?.. А я только что видел, как около твоей землянки умывалась военфельдшер Манкова. –

Я хотел рассказать ему, как всё это случилось, но он и слушать не стал.

– Не оформишь связь законным образом – будут неприятности.

* * *

Как на формировке в Старой Буде

полюбила девушка солдата…

Никогда я в жизни не забуду

Зойку-санитарку из санбата.

Разбитная тульская сестрёнка

с розовым припудренным лицом,

в выстиранной старой гимнастёрке,

туго перехваченной ремнём.

Вечерами по тенистой стёжке

мы бродили с нею за рекой,

и её шершавые ладошки

пахли свежим мыло и травой.

Оплывало олово заката,

сырость наползала из болот, –

от девичьих от плечей покатых

исходило ровное тепло.

И на сердце было так покойно,

словно в мире не было войны,

словно, пережив уже все войны,

мы о них и думать не должны…

Как на формировке в Старой Буде

пожалела девушка солдата, –

никогда я в жизни не забуду

Зойку-санитара из санбата!

На плацдарме

Капитану-лейтенанту Василию Шкаеву

Кто там командовал?.. Никто не командовал:

всех офицеров повыбило в первом бою.

Злость обуяла… да та ещё гордость матросская,

что просыпается резко – с разрывом гранаты:

– Полундра! Вперёд!..

Фрицы притишили бег. Дрогнули было.

Только таких сволочей на испуг не возьмёшь!..

Вот и схлестнулись – там, где обрыв у реки,

белый песочек внизу, – с цепью мышиных шинелей

бушлаты балтийские.

Дрались по-флотски – работали сосредоточенно:

лихо, без страха, с единым желаньем – убить!

И по реке разносились: лязг штыковой, удары

прикладов, одиночные выстрелы, всхрипы, мат,

возгласы боли…

Сбросили в реку. А сами – вверху, над обрывом.

Клёши обтёрханы, кровь на руках и винтовках, –

и, как бывало в атаках, не сразу и поняли,

что? это фрицы внизу, по колено в воде,

лапы задрали?..

Ложка

Мать честна! – утерял ложку… Носил за правой обмоткой,

прошёл с нею, можно сказать, огонь, воду и медные трубы –

всю Беларусь, от Калинковичей до Острува Мазовецкого, –

а в Польше – посеял.

И где, как – ума не приложу!.. Может, когда ползали

в боевое охранение, но скорее всего – третьего дня,

когда ходили накатывать блиндаж командиру батальона

сосновыми кряжами.

Делать нечего: привезут обед – все едят нормально,

а я суп хлебаю через край котелка, а пшённую кашу

или пюре из сушёной картошки пальцами выгребаю –

как поросёнок какой!

Можно, конечно, и подождать, пока кто управится,

ложку ребята одолжат, – да ведь остынет пища,