Я с сожалением смотрел на пылающий грузовик. Он мог достаться нам.
— Мне кажется, ты угадал, — сказал фон Бальтазар. — Это тоже отвлекающий маневр. Но не слишком удачный, полагаю. К этому часу мы уже давно должны были вызвать огонь на себя.
Я обратил его внимание на снаряды, которые по временам падали примерно в километре от околицы. Он только пожал плечами.
— Это чепуха. Минометы. Если бы они поверили, что мы хотим принять бой в Думбравах, они бы направили массированный огонь на шоссе, за рощу. — Он махнул туда рукой. — А она очень хороша. Илария — так, кажется, ее зовут?
— Илария, да.
— Илария, — повторил он с улыбкой. — Красивое имя. Но ей не подходит. Слишком она грустна.
Я сделал вид, что не понял, и снова уставился на грузовик.
— Когда вы отступаете? — вдруг решился я. — Мы хотим перенести его в церковь. К ночи гроб будет готов, и мы хотим перенести его в церковь. Но если в звоннице динамит…
— Мы вытащили запалы, — перебил меня фон Бальтазар. — Нет никакой опасности.
— А если оттуда начнут стрелять из пулеметов? — настаивал я.
— Кто начнет? — спросил он со смешком. — Патруль давно ушел. Всей колонной. Теперь они где-нибудь в лесу. Если им повезет, доберутся до Думбрав.
Я глядел на него, стараясь осмыслить сказанное.
— Да, я остался один, — подтвердил фон Бальтазар. — Хочу посмотреть, как далеко может завести отвлекающий маневр, если он дурно подготовлен.
— Тогда зачем вы еще и мотоциклистов вниз послали? Загубили напрасно.
— Не напрасно. Хоть кто-то останется цел. Хоть один. У него будут добиваться информации, и он ее даст. Ложную, понятное дело. Сосредоточение в Думбравах и прочее.
Снаряды все падали, некоторые совсем близко от шоссе.
— А может быть, ни один не уцелел, — задумчиво продолжал фон Бальтазар. — Или же уцелел, а его не стали допрашивать. Или же стали, но не поверили…
Он, встряхнувшись, повернул обратно к селу. У церкви его поджидали Ликсандру с внуками и кучка женщин.
— Нашли себе рабов! — выкрикнул Ликсандру, опираясь на кайло. — Почему мы должны на вас копать? Вы даже женщин в ярмо впрягаете, как скотину! — Он бешено сплюнул в обе стороны, потом указал на колокольню. — Даже церковь не пощадили. Полезли с пулеметами в святую обитель. В звонницу наклали динамиту!
Фон Бальтазар слушал белый как мел, оцепенев, вытянувшись чуть ли не во фрунт. Вдруг он вскинул руку к каске, отдавая честь, потом снял портупею с револьвером и, ни слова не говоря, протянул Ликсандру. Видя, что тот ошеломлен, вмешался я.
— Возьми у него револьвер, — сказал я. — Он сдается нам в плен. Теперь он пленный.
— Больно много чести, пленный, — пробурчал Ликсандру. — Не ему решать…
Впервые фон Бальтазар улыбнулся под взглядом Ликсандру.
— Смерть где угодно прекрасна и непостижима, — сказал он. — Но если посчастливится умереть перед церковью…
Ликсандру еще раз кольнул его взглядом и зашагал к дому. На правую руку он повесил портупею, кайло закинул на плечо. Фон Бальтазар долго провожал его глазами. Снял каску, повертел в руках, поискал глазами, куда бы ее зашвырнуть. А зашвырнув, подошел ко мне.
— Не знаю, приходилось тебе такое испытывать или нет. Я бы не назвал это страхом смерти. Но каждое утро я говорю себе: может быть, это случится здесь. Может быть, здесь — то самое место.
Его глаза затуманились, на губах заиграла улыбка. Я не знал, что он завидел приближающуюся Иларию.
— Когда мы пришли сюда сегодня утром и наткнулись на окопы, я сказал Леопольду: «Мне нравится село, потому что рядом роща. И церковь нравится — большой будет грех, если придется ее взорвать. А вот окопы не нравятся. К чему они здесь? Что-то в них есть зловещее, даже что-то дьявольское. Здесь бы я не хотел умереть. Слишком много свежих ям…» Счастье, что вы рассказали мне про клад, — добавил он. — Я стал спокоен.
Он улыбнулся, глаза в глаза с Иларией.
Уже смерклось, когда мы принесли его в церковь. Внизу, над долиной, зажглось и заполыхало зарево.
— Сейчас бы дождичку, — сказал учитель. — Чтоб огонь не растекся.
Снаряды падали теперь за рощу, осыпая шоссе на Думбравы. Я по временам выскакивал из церкви посмотреть, как обстоят дела. Доходил до кладбища, а возвращался окопами, на случай, если они вдруг изменят направление стрельбы.
— Ты что ушла с бдения? — сказал я, увидев ее на обочине дороги, на камне.
— Мы пробудем с ним всю ночь, — отвечала Илария, не глядя на меня. — Все. Батюшка сказал, чтобы мы все были на бдении. Если сначала войдут русские и застанут нас всех в церкви, может, они нас не тронут.
— Одни они не придут, — успокоил ее я. — Разве что…
— Марин! — Она не дала мне договорить, порывисто вскочив и хватая меня за руку. — Не убивайте его, Марин, пожалейте, он такой молодой.
— Он пленный, — сказал я. — Как мы можем его убить?
— Давай переоденем его во что-нибудь наше и спрячем, переждать всю эту напасть.
Она понизила голос, потому что увидела его. Он тоже шел по тропинке вдоль кладбища. Поравнявшись с нами, всмотрелся в железный крест на моей груди.
— Ты бы лучше снял, — заметил он. — Теперь он ни к чему.
— Раз сам не отцепился, я его трогать не буду…