Оковы для ари (СИ)

— Нютка, так это правда? Он тебе, а не ты ему? — Гипнотизируя заботливым взглядом, подалась ко мне Даша. Накрыла мою руку своей и ободряюще её сжала. — Вот ведь членистоголовый! Думает, козёл, не головой, а…

— Я поняла твою мысль, Даш. — Опрокинула в себя остатки вермута и попросила бармена плеснуть мартини туда, где ему сегодня самое место — в мой бокал.

И оливок в вазочку подбросить.

Всё, не хочу говорить о Воронцове. Думать о нём — тем более.

— Значит, завтра снова в ЗАГС? — Увы, Даша не собиралась закругляться.

— Угу, как на работу. Будем заявление подавать.

— А если Лёшка заартачится и не подпишет?

Тогда точно что-нибудь подморожу. Какой-нибудь жизненно важный орган. И это я не про сердце или то, что находится у него в черепной коробке.

— Подпишет, куда денется.

Вторая порция оливок и вермута испарилась ещё быстрее и как-то до обидного незаметно.

Махнула рукой бармену, подзывая, а в следующую секунду чуть не заорала на всю «Инсомнию». Не сделала этого только потому, что из-за опалившей кожу боли из лёгких выбило весь воздух. Самоцвет накалился до такой степени, что, казалось, на мне только что, как на корове, поставили тавро. Едва не шипя, подталкиваемая неведомой силой, резко развернулась на стуле, чуть не слетев со скользкого сиденья. Затуманенный болью взгляд выхватил пробирающихся сквозь разгорячённую, забрызганную каплями огней толпу двух бугаёв в строгих чёрных костюмах. Расчищавших дорогу…

Наверное, я бы всё-таки свалилась, если бы Дашка мёртвой хваткой не вцепилась мне в плечо. Вдохнула полной грудью кондиционированный воздух — раз, другой. Сердце стучало с такой силой, словно вдруг стало перчаткой невидимого боксёра, в качестве груши для битья использовавшего мои рёбра.

Подалась вперёд, услышав свой собственный ошеломлённый шёпот:

— Не может быть…

И в мыслях завопила:

«Герхильд?!»

Это не могло быть правдой. Безумной фантазией, алкогольной галлюцинацией… Чем угодно!

Кем угодно, но только не Скальде.

Бессчётное множество раз в своих самых дерзких мечтах рисовала я себе этот момент. Представляла, как тальден, благополучно позабыв об обмане, является за мной и возвращает в сказку. Но проходили дни, те стягивались в недели, а ледяным принцем на белом фальве в моей жизни даже не пахло. Я уже почти поверила, что Фьярре удалось обвести, теперь уже своего мужа, вокруг пальца и стать для него любимой, единственной, неповторимой.

Стоило закрыть глаза и увидеть их вместе, как руки чесались что-нибудь разбить или добавить всему, что попадалось в поле зрения, ледяного блеска. И вот, спустя месяц, квартира нуждается как минимум в косметическом ремонте: обои пузырились и опадали целыми полосами, как порыжевшая листва по осени, и никакие проветривания не помогали избавиться от сырости, протравившей стены и мебель.

Надеялась, если не придёт за мной, то хотя бы явится за драгоценной силой. Но, может, Его Великолепие ведать не ведает, что Её Лучезарность мало того что лгунья, так ещё и пустышка. Может, обман раскроется только после рождения ребёнка. Или того хуже: когда наследника-дракона в двенадцатилетнем возрасте начнут испытывать на наличие магических способностей.

Двенадцать лет без Герхильда… Стоило так подумать, как предложение Казимиры по поводу душеочистки уже не казалось таким бредово-паршивым.

Кулон тем временем продолжал безбожно жечь кожу, а «алкогольную галлюцинацию» то раскрашивало ультрамариновыми вспышками, то, словно ластиком, стирало тьмою.

— Ань? Ты кого это там всё высматриваешь?

Брови Дашки соединились в сплошную ниточку-линию. Подруга хмурилась, пытаясь понять, какие шальные мысли слетаются, как на ведьмовской шабаш, ко мне в голову. Бармен что-то спрашивал. Кажется, уточнял, звала ли я его, чтобы подлил мартини.

Но я была далека от зеркальной стойки, в которой один бокал на высокой ножке являлся продолжением другого (жаль, нельзя положить в рот отражения оливок), и как зачарованная мысленно следовала за своим миражом.

Пиджак на таком желанном глюке сидел как влитой. И наверняка от него тоже одуряюще пахло зимой. От глюка, а не от пиджака, само собой. Ну то есть от них обоих. Этого мужчину, как и настоящего Герхильда, окружала аура мощной, всесокрушающей силы. Она давила на меня даже издали, пробирала холодом. От которого танцующие шарахались охотнее, чем от секьюрити лжедракона. Опускали взгляды, словно придворные перед императором.

В попытке вырваться из наваждения хорошенько себя ущипнула. Моргнула один раз, другой. Эффект нулевой. Видение никуда не делось, всё с тем же отмороженным видом пробиралось сквозь толпу, беснующуюся на танцполе. Пробиралось, чтобы всё-таки куда-то деться: по закручивающейся винтом лестнице подняться наверх и скрыться от меня в вип-зоне.

Кулон снова ужалил жаром, напоминая, чтобы скорее выходила из коматозного состояния и шла за земной версией Скальде. 

«Надеюсь, тебе станет легче», — вспомнились слова колдуньи.