Оковы прошлого

Он очень огорчится, если бабушка не сможет присутствовать на церемонии, Валентина это знала. Убедившись, что в коридоре они одни, она обняла Альбана за шею и поцеловала. Систему отопления починили, и температура в доме снова стала пригодной для жизни. Они несколько минут молча постояли, обнявшись.

Послезавтра я на день уеду в Париж, — сообщила Валентина. — Малори поможет мне подобрать платье.

Прекрасно! — лишенным эмоций голосом отозвался Альбан.

И я постараюсь не слишком тебя разорить, мой пожелавший остаться неизвестным благодетель!

Но...

Мне очень приятно, что ты об этом подумал, Альбан! И все-таки я бы хотела, чтобы ты ничего от меня не скрывал, даже желая сделать мне приятный сюрприз. У нас уже были проблемы из-за... недопонимания. Поэтому давай не будем друг от друга ничего скрывать, хорошо?

Было очевидно, что она коснулась больного места — Альбан помрачнел и отвел взгляд.

У тебя есть какие-то секреты? — напрямик спросила Валентина.

Нет.

Он соврал, она была в этом уверена, но расспросы ни к чему хорошему не приведут.

Идем обедать, — предложил он, беря ее за руку. — Я привез мидии, они будут готовы через минуту. Твоя работа в этом хаосе хоть немного продвигается?

—Я бы не сказала.

Когда ты ее сдаешь?

Последний срок — конец января.

В кухне Альбан положил мидии в раковину и стал их мыть.

Тебе не обязательно работать. Когда родится ребенок...

Альбан! Мне нравится моя работа, и я могу делать ее дома. Зачем мне ее бросать?

Я хотел сказать, поступай, как тебе лучше. Выбирай сама.

Зарабатывать хоть немного для меня важно. И жить активной жизнью тоже. Я не хочу...

Себя хоронить?

Нет! Ты прекрасно знаешь, что я не это хочу сказать. Жить здесь с тобой — для меня счастье. Я никогда не думала, что встречу такого, как ты. И даже в самых смелых мечтах не представляла такого замечательного дома, как «Пароход»! Каждое утро, когда я просыпаюсь, мое сердце замирает от радости, что все это случилось со мной. Похоронить! Я бы сказала — «родиться заново». Но работать я буду. Может, время от времени буду ездить в Нью-Йорк, чтобы освежить знание языка, поднабрать неологизмов и арготической лексики.

Альбан обернулся, и на лице его ясно читалось удивление.

Тебя это огорчает? — пожалуй, слишком быстро спросила Валентина.

Вовсе нет.

Раньше мы об этом не говорили, не было повода. Мне кажется, нам нужно больше разговаривать друг с другом, Альбан.

Он молча положил в кипящее в неглубокой кастрюле масло репчатый лук, лук-шалот, букет зелени и мидии, налил немного белого вина.

Сколько детей ты хотел бы иметь? — спросила Валентина, подходя к нему. — Я даже этого не знаю!

Помешивая большой ложкой в кастрюле мидии, Альбан свободной рукой обнял Валентину за талию.

Я всегда радовался, что у меня есть братья. Наверное, быть единственным ребенком в семье скучно. Но решение все равно за тобой.

Валентина прижалась лбом к его плечу и прошептала:

Если бы ты знал, как мне страшно!

И чего ты боишься?

Что случится что-нибудь плохое. За эти несколько месяцев многое может произойти — краснуха, эклампсия, плохие новости после пренатальной эхографии и много чего еще! И потом, как я могу быть уверена, что ребенок правильно развивается, что он не перестал дышать?

Думаю, все будущие матери этого боятся, — ответил Альбан успокаивающим тоном. — Поговори с кем-нибудь, кто...

С Софи?

Смеясь, она поцеловала его в шею.

Идея не так уж абсурдна, я уверена — Софи с удовольствием будет изображать из себя коуча. Я уже вижу, как она выходит на площадь и всем и вся рассказывает, как она заботится о своей маленькой младшей невесточке. Хотя для нее назвать меня «невесткой» — острый нож в сердце! Софи мне не нравится, но должна признать, дети у нее прекрасные — хорошо воспитанные и выглядят абсолютно здоровыми.

Альбан без особой уверенности кивнул, подхватил кастрюлю и поставил ее на стол.

Сядь, дорогая.

Вид у него был серьезный, почти торжественный.

Валентина, мне нужно кое-что тебе сказать.

Он говорил так, словно собирался сообщить ей о неминуемой катастрофе. Садиться Валентина не стала. Она стояла и смотрела на него с любопытством, которое граничило с испугом.

Насколько я знаю, — начал Альбан, — моя мать была женщиной неуравновешенной. Старшие об этом никогда при нас не говорили, подробностей я не знаю, но мне кажется, она была слегка... сумасшедшей.

Моя тоже, поверь! — с горечью отозвалась Валентина. — Твоя хотя бы любила своих детей.

Дело не в этом. Я пытаюсь тебе сказать, что некоторые душевные болезни...

О какой болезни ты говоришь? В те времена сумасшедшим считали любого, кто вел себя не так, как все. Твоя мать была чудаковатой, и что с того? Я буду рада, если наш ребенок станет мыслить оригинально. Дорогой, давай не будем создавать проблему на пустом месте. Мы скоро увидим, на кого похож наш малыш. И если это мальчик, я бы хотела, чтобы он был вылитый ты, разве что не такой серьезный!

Валентина села и стала раскладывать мидии по тарелкам. Когда она подняла глаза на Альбана, чтобы пожелать ему приятного аппетита, то увидела на его лице недовольную гримасу.

Ты расстроился?

Если честно...